Случайному гостю

Semper fidelis[49], — было написано на фасаде нашего дома — чёрным, багряным и золотым. Людей, написавших буквы с завитками, время успело стереть с поверхности, да и надпись тоже… почти. Она становилась видна зимой, проступая сквозь побелку, являясь, подобно Случайному Гостю, незваной. Semper fidelis — верен всегда. Хотя камни умеют лгать…

В тумане, в прямом и переносном смысле, мы прошагали Халицкую, утыканную курами в авоськах на окнах и ёлками на балконах. Вновь прошли мимо Катедры, осенённой чёрно-зелёными ангелами, и, протолкавшись между экскурсионными автобусами на Рынке и призраками казнённых в войну возле детской площадки на Краковской, вышли на Ормянскую.

На Ормянской всегда пахло кожами. Не неприятно — кожевенным цехом, нет. Волнующе, почти таинственно: старыми дублёными колетами, портупеями, перевязями, сёдлами — всеми этими сапьянами и курдибанами, особо выделанными и украшенными тиснеными узорами кожами. Что ещё? Даже зима и неприбранные мусорные ящики не смогли вытравить запах айвы. Ну и, конечно, повсюду пахло кофе… Шныряли деловитые крысы с видом реинкарнировавшихся чиновников дунайской монархии. В тупике улицы, почти похороненный за мусорным баком, хмуро пережидал двадцатый век дом, построенный во времена последних Валуа. По нему было видно, что он помнил и лучшие дни. Новые столетия прибавили к нему усы антенн, разномастные клочки белья на верёвках перед окнами и оборванную водосточную трубу.

От затей вельмож Ренессанса уцелели богато обрамленные окна. В данный момент — украшенные прозаически вывешенными на мороз авоськами и упомянутым выше бельём. Бабушка стукнула несколько раз непонятно как уцелевшим кольцом по двери. Ответом было молчание. Откуда-то из недр дома доносилась «Меланколия». В остальном — тишина. Бабушка громыхнула кольцом ещё раз. Над входом — на плите с высеченным в мягком известняке геральдическим знаком (фигура зайца) и датой 1741 — что-то шевельнулось. Бабушка, помянув Королеву небес, стукнула ещё раз и поправила перчатки, это служило признаком того, что она сердится, неожиданно гулкий звон металла о металла отозвался во мне новым приступом дурноты. В доме отчетливо скрипнула дверь. Для верности бабушка стукнула пару раз в окно. Распахнулась форточка, из нее вылетела связка ключей и недовольный голос.

— Чего ты дубасишь по окнам? Я ж не девочка бегать вверх-вниз…

Я подобрал ключи. Тяжелая связка, похожи на ригельные, не меньше девяти штук, брелок — вырезанный из неизвестного камня белый заяц, в лапках у него свеча… нет, не свеча — факел.

Бабушка помолчала, а затем неожиданно звучно сказала:

— Лесик, а ну попробуй найти ключ, нет, мне просто интересно…

Я вздохнул.

— Вот вам, бабушка, будет очень интересно, если я тут упаду и помру? — спросил я как можно более жалостливо. — А?

— Не с чего. Не с чего умирать — добродушно заметила бабушка, отмахиваясь от снежинок. — Да и не срок овшим. Ты ключик ищи. Найдёшь — зайдём, там нас покормят — это точно.

— А вы, бабушка? — спросил я, ощущая какое-то бормотание и хихиканье в два голоса вокруг.

— То надто просто, — надменно ответила бабушка. — Поняла так — ты искать не хочешь? Пошли…

— Нет, нет, нет!! — быстренько ответил я, отгоняя дурноту. Бабушка сунула руки в карманы и отмеряла несколько шагов по улице, к замурованным воротам. Вдохнув ароматы мусора, нашвырянного под ними, она закашлялась, развернулась и также неторопливо двинулась обратно.

Я перебирал ключи и все отчетливее слышал бормочущие голоса, вьющиеся вокруг меня как комар:

Один для веселья, второй для радости,

Третий и четвертый — прогнать печаль,Пятый, шестой — прогнать бесполезный гнев,Семь, восемь, девять — держатся недолго.Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один —Тёмные дни теперь ушли.

— Что же выбрать, — думал я, — прогнать бесполезный гнев? Нет. Я не сержусь. «Держаться недолго»? Нет, а вдруг нам придется просидеть там часа три. Веселье? — Я посмотрел на бабушку, вдумчиво дослушивавшую «Меланколию», и понял, что особого веселья не будет.

— Второй, третий и четвёртый — кто-то из них, — решил я. За моей спиной поднялся ветерок, совершенно явственно прошлепали чьи-то куриные лапки. — Неужели все три? — озадаченно подумал я.

— Ты совершенно прав, — отчетливо сказал заяц над входом, длительное пребывание на открытом воздухе сделало его речь несколько охрипшей, к тому же мне показалось, что он глуховат. — Хотя это и не логично.

— Ой, да брось, — пропищал брелок у меня в ладони. — Главное он понял — дверь отпирается тремя ключами.

Бабушка подошла к нам вплотную.

— Молодец, — сказала она, — без сумлений. Ну отверай, а то я змарзла.