Случайному гостю

Не читается. Слышно, как хлопают крылья — во двор слетаются голуби — кто-то высыпал крошки. Далеко, возле поворота у Главпочты, прозвенел трамвай.

Из кухни доносится подозрительный шум. Я настораживаюсь. Кладу книгу на кушетку, рассеянно беру со стола цепочку и принимаюсь, вслушиваясь, бесцельно крутиться в кресле, сначала слева направо, а затем, нарушая все запреты — справа налево. Становится холодно, за шиворот мне, неизвестно откуда, падают капли ледяной воды, лампочка в светильнике сначала мигает, а потом с жутким звуком лопается, кресло продолжает вертеться противусолонь и против моей воли. Кто-то смеется совсем рядом, два голоса возмущенно спорят, серые тени проступают вокруг меня словно негатив на пленке, я надеваю цепочку на шею. «Холодное железо!!», — произношу я в пространство, кресло резко останавливается, и я вылетаю на пол. Шелестя страницами, мне вслед летит Сенкевич, книга раскорякой падает на пол. Я встаю, поднимаю кресло, беру с пола книгу и невольно смотрю в текст:

«…И вдруг холод ужаса пробежал у него по телу.

А что, если это вылезла из болота какая-нибудь нечисть и подбирается сзади к нему? А что, если его схватят вдруг осклизлые руки утопленника или заглянут в лицо зеленые глаза упыря; что, если за спиной у него раздастся чей-то страшный хохот или из-за сосны покажется синяя голова на паучьих ножках?…»

«Тьфу, — в сердцах думаю я. — Гадость, какая гадость». Я захлопываю книгу, ставлю ее на полку и, пробираясь по осколкам лампочки, иду на кухню — за веником.

Дверь в кухню закрыта, из-за нее доносится неясный шум. «Странно, — думаю я. — И вроде не телевизор. Неужели одна бабушка может так грохотать…»

Я толкнул дверь; обычно закрытая крепко, впритирку, она была притворена, и от толчка отлетела внутрь, как в ковбойских фильмах, встретив на пути тот самый пуфик.

Стекла в двери сердито дрогнули, я замер на пороге кухни и собственными глазами увидел источник шума.

Бабушка, одетая все в ту же зелёную блузу, длинную синюю юбку и серый фартук, сидела за столом. Перед ней, на серой скатерти, лежал здоровенный фолиант в темной, чешуйчатой на вид, обложке. Бабушка, сдвинув очки на самый кончик носа, задумчиво листала страницу за страницей, листы переворачивались словно нехотя — с сухим пергаментным звуком, дымилась на краю пепельницы самокрутка из черной бумаги.

Чуть дальше на столе стояла Гидеонова банка, на крышку её бабушка видимо навела «укрепление» — крышка сияла и переливалась майской радугой. В банке сердито металось и верещало маленькое черное существо, я мог бы поклясться, что оно одето в лапсердак. Но удивительным было вовсе не это, в конце концов я наблюдал подобную «визуалност», как говорила бабушка, как минимум каждую пятницу.

Вакса, черная кошка со скверным характером — вот кто шумел в кухне и по настоящему удивил меня! Вакс было не менее полутора десятков, и они летали.

«Холодное железо», — подумал я на всякий случай и моргнул. Не помогло. Ваксы левитировали, весело размахивая ярко-красными тряпками и вытирали разбрызганные по всей кухне белки. Сама кошка сидела на столе, вернее, сидела, как сидят кошки — неподвижно, в нескольких сантиметрах над столом и медленно оборачивалась вокруг своей оси, напоминая флюгер.

Попутно реющие кошки вытирали пыль по верхам мебели, грохотали стоящими там жестянками, мисками и крынками, некоторые работали над шторами, одна парила у гобелена с мельницей — хищно нацеливаясь на остатки недожеванной молью девы в белом, двое кружилось около плафона, стирая с него то, что бабушка называла «леп», и выбирая оттуда засохших с лета жуков, плафон весело раскачивался. Поглядев по сторонам, я удивился еще больше — пенал, сокровенный пенал, куда хода не было никому, стоял нараспашку! Из внутренностей его сияла выпуклая, округлая, приблизительно с телевизор, серебристая пластина с вмятинами. «Зеркало!!! — со страхом и радостью подумал я. — Вот оно. Я обязательно должен посмотреть туда!» В мятой, матовой поверхности мелькнул серый силуэт, мелькнул и пропал.

Существо в банке издало длинный стрекочущий звук и крикнуло, завидев меня:

— Невыносимый шум!!!