Случайные связи

Дверь оказалась закрытой. Вероятно, ветер, открытое окно. Она вошла в номер.

Тристан в одном полотенце стоял у кровати. Судя по всему, он только что вышел из душа.

Ей захотелось кинуться к нему, прижаться, обнять, но она сдержалась.

— Ты здесь? — спросила она.

— Ну да! Тебя это как будто удивляет… Все в порядке?

Она подошла к нему.

— Мне вдруг показалось, что я больше никогда тебя не увижу…

Он засмеялся.

— Что ты такое говоришь?

17.

А вот что. «Жалкие остатки иллюзий, одинокие прогулки, бездны нашего одиночества на двоих, дежурные обещания, испорченность, сухость, возмутительные нагромождения номеров и условий, оскорбительная нерешительность, скрытая тирания, жажда смерти, все нападки, войны и внутренние бунты; зов, очарование бесконечности, страх смерти, “Руаяль”, пляж, песок, великолепный изгиб берега, жизнь, которая проходит мимо, оставляя нас за бортом, под сенью детских воспоминаний, дешевые трагедии, безмолвные крики, беззвездное небо, беспричинные страдания; жабы, землеройки и тюлени, случай, книжный магазин, мельница, тротуары, распутство, искушение безответственности, тревога, обгрызанные ногти, спазмы в животе и чувство абсолютного бессилия; обмороки, отдаление, молчание, страх потеряться и больше никогда не встретиться, бразильское такси на обочине дороги, грубость и оскорбления, физическое истощение, нега сна — нега смерти», — говорила она.

18.

Тристан был еще на работе. Он планировал заехать за Амели в школу, к концу занятий, и прямо оттуда сразу отправиться в Довиль. Он договорился пообедать с Николя, но ему не очень хотелось это делать.

Вот уже несколько недель Николя был влюблен. Есть что-то непристойное в счастье других, даже когда знаешь, что оно призрачно и строится на иллюзиях, которые жизнь не замедлит рассеять. Тристан решил было позвонить своей секретарше и отменить встречу, но передумал.

Еще два часа он провел у себя в кабинете в полном безделье. Раздумывая о своей жизни, он никак не мог отделаться от отвращения, преследовавшего его все последние дни. Что осталось от прежнего пыла? Практически ничего. Он угас. К слову, все, что его окружало, казалось ему сейчас трагически угасшим. Никаких безумств, никакого воодушевления, ничего.

Стоя у окна, он смотрит на здание напротив, но свет падает таким образом, что он видит свое отражение на стекле. Вот оно, лицо слабого человека, не так ли? Он хмурит брови. Когда он был подростком, он искренне верил в то, что ему уготована исключительная судьба. Ему казалось, что он лучше других. Люди, окружавшие его, подчинялись ему. В те годы выражение его лица обычно было мрачным, бескомпромиссным — вид он имел угрюмый и гордый. А сегодня ему бывает порой так страшно остаться наедине с собой, что он готов проводить время с кем угодно, лишь бы не в одиночестве.

Высшие существа — одиночки, думает Тристан. Он прекрасно понимает, что не достиг того, к чему стремился. Мелкими амбициями, мелочными потребностями, низкими наслаждениями он испортил начало своего пути. Он мечтал о героической, возвышенной жизни. Он хотел быть способным на великие страсти, биться насмерть за нелепые идеалы и чтоб все вокруг было великолепно. Он бы хотел уметь всем пожертвовать ради совершенства, каким бы оно ни оказалось. Быть щедрым, благородным, бескомпромиссным. Сторониться недалеких мыслей, не поддаваться посредственности. Но теперь все встало на свои места: он принадлежит к расе заурядных и бесцветных людей. Одна отрада остается у него в этом мире — то что порой ему доводилось плакать. Что ж еще?

Тристан осматривается: его рабочий стол, стул, телефон, документы; на него вдруг наваливается необъяснимая усталость. Он ведь действительно видел в себе все задатки возвышенного. Он стремился стать великим человеком, и его терзания неизбежно соответствовали масштабу надежд, возлагаемых на будущее, они были чрезмерны. Сегодня же его особенно удручала их ничтожность, ничтожность всех его переживаний. В конце концов он стал обычным, примитивным человеком, все внутренние переживания которого больше напоминают мещанские капризы. Но самое ужасное в его поведении — это легкость, с которой он находит себе разнообразные оправдания и смягчающие обстоятельства. Сегодня мы все себе прощаем. Раньше он боролся с собой, внутренне постоянно бунтовал. Не измеряется ли сила индивидуума суммой его разногласий с самим собой? Как вдруг внезапно его иллюзии утратили свою заразительность и исподволь стали скатываться к безразличию, к отвращению, к посредственности.

19.

В эту минуту вошла секретарша и сообщила Тристану, что только что звонил Николя и отменил встречу.

Ничуть не удивившись, Тристан молча на нее взглянул. Он знает, что Николя осуждает его.

Влюблен? Тристан чувствует, что завидует ему. Без сомнения, любовь — единственная интересная штука в этом мире. В юности — допустим. Но сейчас? Он больше в нее не верит, это уже невозможно.