- Октябрь, - сказал продавец газет, подсчитывая в уме. - Это случилось в октябре. Птицы, наверное, какое-то время летали над ним, делали свое дело. Потом, зимой, то, что осталось от тела, замерзло, а весной рассыпалось в прах. Нет, Яков нигде не похоронен.
- А какая у него была фамилия? - спросила она внезапно.
- У него не было фамилии. Евреи тех дней носили только родовое имя, как арабы.
- А-а, - снова повторила Марта. Больше сказать было нечего. Бесфамильный Яков, ослепительная Шарлотта, прекрасный де Маньи, так странно и тесно объединенные смертью... Ее мысль обратилась к незнакомцу напротив, и она украдкой бросила на него взгляд. Открыв глаза, он сосредоточенно рассматривал свои ладони. Как заплатить ему за неоценимую помощь? Чутье подсказывало, что о деньгах нечего и заикаться. - Как мне отблагодарить вас? - начала она и нечаянно посмотрела ему прямо в лицо. И снова он вздрогнул и сжался, а зрачки его заметались. Устыдившись своего промаха, она отвела взор и продолжила: - Вы очень мне помогли. Скажите, пожалуйста, что я могу для вас сделать? Могу ли я прислать что-либо из Англии или Америки? Я буду там через несколько недель. - Вы возвращаетесь в Америку? Счастливица. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Этого, - он обвел свою каморку рукой, мне достаточно, чтобы прожить, а больше я ничего не хочу. Совсем ничего, добавил он мягко, но окончательно. - Тогда, - испытывая неловкость, сказала Марта, - тогда позвольте мне еще раз поблагодарить вас за вашу необыкновенную доброту. - И почувствовав вдруг, что этого мало, она вздумала сделать ему комплимент: - Вы большой знаток местной истории. Это что, ваше хобби?
- Хобби? - повторил он тихо и вроде бы даже с иронией. - Не совсем так. Видите ли, до 1939 года я был профессором истории XVIII века в Вюрцбургском университете. - Он выпрямился и с достоинством вскинул голову.
Тут-то она и увидела на его шее то, что скрывалось неудобным, неестественным наклоном подбородка. Этот человек весь, целиком, был сгустком обнаженных нервных окончаний и шрамов - таких же, как тот, жуткий, на шее, которую он прятал от чужих глаз. Он просто не выносил, когда на него смотрят, вот и все... Марта покачала головой. Ужасно, когда столь изувеченное существо, не говоря уж о человеке его достоинств, сидит в этой убогой лавчонке в кощунственном окружении газет и пестрых журнальчиков. Все вместе взятое - личные неудачи, невыносимая жалость к несчастному продавцу-профессору - вконец доконало ее, и, выйдя на улицу, она вдруг заплакала в голос, привлекая внимание прохожих, пока не догадалась зайти в подъезд.
Там Марта успокоилась, вытерла слезы и, открыв сумку, чтобы достать пудреницу, наткнулась на два ключа. Холодное прикосновение металла неожиданно воодушевило ее, оживив интерес к делу. Теперь можно заняться чем-то действительно стоящим - подробным осмотром архивохранилища, например. Зря она, конечно, утащила ключ от церкви, он-то ей теперь не понадобится.
Мысль о Цукхейзерах вызвала мгновенное отвращение. Следовало бы переехать в другой город, в Эгерт, к примеру. Нет, подумала она упрямо, нет. С какой стати из-за этих тупых деревенщин делать тридцать миль в день, туда и обратно? Она будет жить в их доме тем охотней, чем больше они хотят, чтобы она уехала: выставить ее они не посмеют. Подгоняемая вновь обретенной уверенностью, она поднялась со скамьи и быстро пошла туда, где припарковала машину. Дело близилось к вечеру. Завтра она примется за архив.
Через пять минут Марта уже гнала свой "фольксваген" в сторону Рейнольдс-Тюрма.
Глава 15
Как и следовало ожидать, в гостинице ей не очень обрадовались. Впрочем, тяжелый день в Вюрцбурге имел одно несомненно благотворное следствие: она перестала принимать мелочи близко к сердцу. Раздеваясь, Марта подумала, какой прекрасной закалкой будет день за днем жить под одной крышей с ненавистью Цукхейзеров. Плевать, осталось всего десять дней. Решено, остаток отпуска она использует на изучение архивохранилища.
Но внезапная мысль отогнала подступающую дремоту: это Я неотступное впечатление, что тебя преследуют, особенно весь этот кошмар в синагоге... Но если бы кто-то хотел ее известив или хотя бы причинить вред, у него была масса таких возможностей! А ведь ни одна из них не использована! Так стоит ли обращать внимание? Неужто она позволит себе испугаться звука, паутины, тени над головой? "Сама все напридумывала, сказала она себе, не вполне, впрочем, убежденно. - Сама себе, дурочка, все навоображала!
И уснула.