Слуга царю...

В центральном зале Государственной думы десятый час шло экстренное заседание, посвященное перевороту, который сейчас, в седьмом часу вечера, можно уже было считать свершившимся. Несмотря на важность повода, зал оказался полон едва на две трети: часть депутатов не смогла пробиться к Таврической площади через районы, в которых еще 'шли бои, или сквозь многочисленные посты той или иной из противоборствующих сторон, порой самым анекдотическим образом чередующихся друг с другом. Более того: число собравшихся понемногу сокращалось — кое-кто, выйдя из зала якобы покурить, подкрепиться в думском буфете или по иной естественной надобности, так больше и не возвращался, предпочитая в такой серьезный день находиться где-нибудь подальше от того места, где решались судьбы Империи. Заметив «естественную убыль», товарищ председателя барон Леонтицкий, заменяющий сегодня Михаила Семеновича Радинова в связи с его отсутствием по уважительной причине (никто не знал где он вообще — поминальники молчали, а по тем телефонам, где он мог находиться, никто ничего определенного сказать не мог), приказал было запереть двери, но встретил такой единодушный отпор «народных избранников», что тут же поспешил отменить свое опрометчивое распоряжение. Благодаря этому число собравшихся, разумно решивших не дожидаться развития событий, уменьшилось сразу на полтора десятка человек…

— Господа! — надрывал себе горло председательствующий, так как несмотря на установленные повсюду динамики в зале после оглашения последней сводки событий стоял такой гул, что его практически не было слышно. — Господа! Давайте вернемся к повестке дня. Перед перерывом было решено составить по сегодняшнему вопросу мнение Думы, чтобы огласить его перед правительством и государыней…

— Какого черта! — зарычал в микрофон только что отстоявший это устройство в борьбе сразу с двумя политическими оппонентами противоборствующих фракций лидер либеральной партии Иосиф Горенштейн. — Сейчас важнее всего не какое-то там абстрактное мнение, адресованное разбегающемуся, если не разбежавшемуся уже правительству, а открытое обращение к главам зарубежных держав с призывом вмешаться в нашу заварушку! Пусть французские войска наведут в городе порядок, если мы сами не можем…

— Прекратите! Почему именно французские? — налетел на выступающего конституционный монархист Рылов. — Никогда не ступит нога республиканца, да еще презренного лягушатника, на святую для всякого русского землю. Только истинно монархические Пруссия или Швеция могут нам помочь в этом тонком вопросе!..

— Уберите от микрофона этого защитника царизма! — верещал социал-демократ Кляйнерт, цепляясь ручонками за могучее плечо Рылова, отмахивающегося от социалиста, как медведь от назойливого комара. — Будущее России возможно только при республиканском устройстве государства! Долой самодержавие! На гильотину монархов! Вся власть Учредительному собранию!..

В ответ на это сумбурное, но зажигательное выступление зал огласился одобрительными воплями и расцветился несколькими десятками бело-сине-красных флажков.

Хрясть!.. Здоровенный кулак Рылова впечатался в разом залившуюся кровью мордочку Кляйнерта, но развить успех не получилось, так как, хватая за руки, ноги и даже шею, на него навалился добрый десяток сторонников невзрачного и хилого телом, но мощного духом социалиста.

— Ко мне, сторонники монархии! — возопил здоровяк, медведем ворочаясь под грудой как один щуплых на вид, но злых, словно уличные дворняжки, однопартийцев Соломона Моисеевича, яростно тузивших его острыми кулачками и коленками. — Русских бьют!!!

На выручку Ивану Николаевичу тут же поспешило множество «камонов», поддержанных примкнувшими к ним депутатами «Российской партии», «Русского пути» и некоторыми другими, откровенно сожалевшими, что оторвать от мебели что-либо, могущее служить оружием, в этом продуманно устроенном зале невозможно. Чтобы не спускаться к микрофонам, где ширилась свалка, тратя на это драгоценное время, многие монархисты выбирали себе противников по вкусу неподалеку, и через несколько минут потасовкой, разрастающейся, как цепная реакция, было охвачено уже все помещение. Несколько минут, и в ход уже пошла мебель из прилегающих помещений, к сожалению, обычная, как целиком, так и разбитая на составные части, сорванные со столов письменные приборы и даже туфли, острыми каблучками которых немногочисленные женщины, в основном либералки, действовали не хуже, чем мужчины кулаками и ножками стульев.

Феликс Янович окончательно сорвал голос, пытаясь восстановить спокойствие в зале, а нескольких еще не разбежавшихся приставов оказалось чересчур мало…

Выстрел, громом отдавшийся под уважаемыми сводами Думы, показался всем ушатом ледяной воды, внезапно вылитой на голову, и подействовал не хуже, чем на стаю мартовских котов, самозабвенно выясняющих отношения на крыше…