Слуга злодея

Уроки Котова были с охотою усвоены Полузайцем. За два часа он трижды обменял самокат Вертухина: на ковшик браги, на колун без топорища и, наконец, на оловянный маятник, с коим в руке он и приехал на самокате к бабушке Карпухиной.

Ныне он замерял силу тяжести в ограде бабушки. Но маятник все время клонился в сторону бани, и никак нельзя было понять, что он показывает. Синий с похмелья, истощенный учеными занятиями, в татарском халате, сшитом еще в прошлом веке, и войлочном колпаке Полузаяц заворожено следил, не сделает ли маятник какого-нибудь научного откровения. Но маятник бессмысленно болтался под седлом, будто это его и не касалось.

— Сила тяжести в сем месте уступает силе тяжести в бане, — сказал наконец Полузаяц, не обращая внимания на подступившую к нему неприятельскую команду.

Сержант занес над ним кошки.

— Погоди, — с холоднокровием Аристотеля остановил его Полузаяц. — Дай закончить наблюдения.

— Разоружить! — приказал команде Котов.

Сержант схватил лежащий под самокатом колун и опустил в парусиновый мешок. Сия весомая улика тут же мешок продрала и обратно выпала. Сержант просунул в колун палку и приказал солдатам нести его, как продетого под жабры сома.

В дверях бани показалась бабушка Карпухина с полуштофом, рука Полузайца, лежащая на седле самоката, дрогнула, и маятник завертелся, яко собачонка, хватающая себя за хвост.

— Законы природы, любезный, говорят нам произвести измерения также в Перми, — сказал, подходя к Полузайцу, Вертухин.

Наутро выехали.

Полузаяц, нимало не обеспокоенный, а даже обрадованный арестом и переменою судьбы, сидел подле самоката в передних санях и тайком от исправника слепил глаза его лошади осколком стекла. Его занимало, собьется лошадь в сугроб на пятой версте или только на двадцатой.

Вертухина Котов поместил рядом с собой в кошевке, признав в нем большого знатока сокровенных человеческих внутренностей.

Дорога все более становилась пустынной. Ямщик свирепо высморкался и затянул песню, в коей было только две строки: «Тройка удалая» и «Удалая тройка». «Удалым тройкам» принялись подвывать окрестные волки, и белая равнина огласилась животным ревом. Котов толкнул ямщика кулаком в спину, ямщик замолк и, разгоняя скуку, паки начал сморкаться так, что лошади на задние ноги присели.

— Должно быть, господин Несмышляев знает толк в людях, — осторожно сказал Вертухин, — коли пригласил вас в советники по делу о смертоубийстве поручика Минеева.

— Кто? Несмышляев? — переспросил Котов, не поворачивая головы к Вертухину. — Говно свежего изготовления. Шаг сделает — алтын просит. Он пригласить может только для битья палками.

— Но тогда, должно быть, до самого генерал-губернатора дошли слухи о ваших благородных дарованиях?

— Про генерал-губернатора ничего не скажу, но все его люди хуже чирья в носу. Слухи они до него доносят одни: что я в каравае мякиш выедаю да сим караваем бедняков одариваю.

— Это подлые наветы! — страстно сказал Вертухин. — Но кто же дал вам рекомендацию для этого дела, кое к продвижению по службе весьма послужить может?

— Я!

— Это натурально искусный ход! — воскликнул Вертухин. — Но меня томит, известно ли, кто убивец поручика Минеева.

— Я прибыл в Билимбаевский завод через три дня, как оттуда ушел известный бездельник и сообщник Пугачева Белобородов и всех свидетелей или соучастников с собою увел…

— Это истинное несчастье! — дрожа от радости, сказал Вертухин. — Следственно, дело не могло быть выведено с надлежащей ясностью?

— Нет, дело выведено очень ясно и остается лишь убивца поймать да окончательное решение в суде положить.

— Да кто же убивец?! — вскричал Вертухин. — Очень меня это волнует как свидетельство ваших небывалых способностей.

На это Котов уже ничего не ответил, полагая, что и так вывалил своему попутчику слишком много.

Дорога тяжело поползла в гору, снег под полозьями принялся басить на мотив «Тройки удалой». Каркая ругательства, летели над путниками вороны.

— Милостивый государь, — сказал Вертухин, — как хотите, а я принужден буду доложить о вас при дворе ее императорского величества.

— Что такое?! Как доложить?

— Да нельзя, чтобы вы с вашими отменными дарованиями в Красноуфимском уезде пропадали! Вам по уму много более сложные дела, нежели следствие по смертоубийству поручика Минеева.

— Мой друг, ты ошибаешься, — возразил тут Котов. — Дело было зело сложным. Помысли сам: не имелось в наличии не только преступника, но и самой жертвы.

— Да как же вам удалось справиться с сей меланхолией?! Я просто умираю, ужасть, как знать охота.

— Ну, тогда слушай, друг мой.