Слухи

Вначале Элизабет очень скучала по дому. Ее буквально одолевала ностальгия. В Нью-Йорке Элизабет была девушкой, для которой совершенство — внешности и наряда, манер и репутации — было своего рода, привычкой. Ей нелегко приходилось без этого. Но сейчас, когда она провела уже два месяца на Западе, где ни наряд, ни манеры не определялись строгими правилами, она пребывала в каком-то мечтательном состоянии. Над головой было необъятное голубое небо — такой чистой голубизны она никогда не видела в Нью-Йорке, теплый ветерок шевелил бледно-желтую траву под ногами — и больше ничего не было. Ей все еще было непривычно, что не слышно колес экипажей, что до нее не доносится шум прачечной и голоса служанок из кухни, из нижних помещений дома. Элизабет шла, придерживая широкополую соломенную шляпу, и видела лишь две вещи: голубую дугу и волнистые желтые холмы, простиравшиеся насколько мог охватить взгляд. Шум ее шагов по траве, камешкам и грязи звучал в ее ушах, как звуки оркестра.

И вдруг у нее за спиной раздался, стук копыт, и кто-то громко произнес ее уменьшительное имя: «Лиззи!» Сердце у нее замерло, но, взглянув вверх, она увидела Уилла, своего Уилла, гарцевавшего вокруг нее на старой лошади в яблоках, которую он купил в Ланкастере. Встретившись с ним взглядом, Элизабет заметила, что он улыбается.

— Как ты думаешь, куда ты идешь?

В голосе его ясно слышался смех. Элизабет закусила губу, борясь с желанием рассмеяться вместе с ним. Какая ирония, что девушка, которая не терялась в любой светской ситуации от самой легкой усмешки до самой короткой паузы, совершенно терялась в этих бескрайних просторах! Ей бы следовало предвидеть появление Уилла, но ничуть не бывало.

— Я шла… домой.

— А я раздумывал, не убегаешь ли ты от меня, — продолжал он с улыбкой, — когда увидел, что ты прошла примерно в ста ярдах от лагеря и продолжаешь решительной походкой направляться на запад.

Элизабет резко повернулась, поднеся сложенную газету к лицу, чтобы заслонить глаза от солнца. Теперь она видела ее на утесе — маленькую хижину из брезента и дерева, которую построил Уилл. Она осталась далеко позади, но Элизабет очень хорошо ее видела.

— Наверное, ты ее передвинул! — Она взглянула на Уилла и с шутливой укоризной покачала головой. — Ее там не было двадцать минут назад! Я в этом уверена.

Она тщетно ждала его ответа и наконец поняла, что он не собирается говорить. Его бледно-голубые глаза на загорелом лице пристально смотрели на нее, а полные губы, слегка изогнутые по бокам, не шевелились. Интересно, о чем он думает? Возможно, удивляется, насколько она изменилась.

Уилл Келлер был слугой ее покойного отца. Резкие черты лица всегда делали его непохожим на Генри Скунмейкера из высшего света. Но когда они оба стали старше, Элизабет обнаружила, что Уилл удивительно красив, и она считала это своим собственным драгоценным секретом.

— Тебе просто нравится, чтобы я гонялся за тобой, не так ли? — сказал он в конце концов.

— Да.

Она улыбнулась. Он ответил ей улыбкой. Затем она сделала шаг в его сторону.

— Значит, ты собираешься отвезти меня домой?

— Нет, — ответил Уилл и, перекинув ногу через широкую спину лошади, приземлился с другой стороны. — Прежде я хочу кое-что тебе показать.

Он взял лошадь под уздцы одной рукой, а вторую протянул Элизабет, и они пошли рядом, направляясь на север, вверх по склону холма. Она слегка отставала, крепко держа его за руку. Элизабет едва доставала до широкого плеча Уилла.

— Я увидел это на днях, когда разведывал здесь, — продолжал он, хотя на самом деле Элизабет не нуждалась в пояснениях.

Она следовала по этим необъятным просторам за ним, весьма приблизительно представляя себе его план заработать на западе состояние. И сейчас, взобравшись на вершину холма, она взглянула вниз, на арендованный ими участок. При виде целого поля оранжевых маков, сверкающего не хуже канделябров на Пятой авеню, она крепче сжала руку Уилла.

— Как красиво, — прошептала она.

— Не правда ли?

— Дома всегда было так много цветов, помнишь? Но ничего похожего на это.

— Потому что это дикие цветы. Да и вообще мы уже не дома.

Элизабет не нашлась, что ответить, и просто улыбнулась. Уилл взял ее лицо в руки и поцеловал. А потом прижал к себе, и она сразу забыла, что когда-то существовало какое-то другое место. В Нью-Йорке Они могли проводить время вместе и выказывать друг другу нежность лишь втайне, урывками, поздно ночью или рано утром. Теперь, на Западе, когда некому было за ними наблюдать, кроме огромного неба да старой лошади, сейчас опустившей голову. Элизабет тянуло к Уиллу с силой, которая чуть ли не пугала ее. Наверное, это тоска по упущенному времени, предположила она. А он уже поднял ее на руки и понес к лошади. Открыв сумку, притороченную к седлу, он вынул кусок брезента.

— Мисс Элизабет, — сказал он, глядя на нее своими искренними глазами.