Слуховая трубка

Я послушно повиновалась и следила за тем, как остальные проделывали нечто такое, чего мне никогда бы не удалось повторить. Единственное, что было понятно: они стояли, как аисты, на одной ноге и опасно раскачивались. Затем последовали серии подергиваний, когда руки разлетались в стороны, а головы так энергично вертелись и вращались, что я подумала: женщины вот-вот открутят себе шеи. В следующую секунду случилась беда – я начала хохотать и не могла остановиться. По лицу катились слезы. Я прикрыла ладонью губы, надеясь, что остальные решат, будто я не смеюсь, а плачу, будто у меня какое-то тайное горе.

Миссис Гэмбит оборвала музыку.

– Миссис Летерби, если вы не способны контролировать чувства, будьте добры, покиньте помещение.

Я вышла и, устроившись на ближайшей скамье, смеялась, смеялась, смеялась. Я сознавала, что веду себя неподобающе, но ничего не могла с собой поделать. На меня даже в молодости время от времени нападали бесконтрольные приступы смеха, и каждый раз на людях. Однажды, помнится, такое случилось в театре, куда я пришла со своим приятелем Мальборо, тогда меня едва не пришлось выносить на руках, и все потому, что какой-то мужчина в черном сюртуке встал и прочитал чрезвычайно драматическое стихотворение. Не могу припомнить, почему меня так разобрало: то ли это было что-то нервное, то ли стихотворение показалось мне комичным. Такое впечатление, что Мальборо присутствовал всякий раз, когда меня одолевали припадки – он называл это маниакальным смехом Мариан. Всегда потешался, когда я становилась всеобщим посмешищем. Воспоминания натолкнули меня на мысль: как он проводит время в Венеции? Постоянно плавает на гондолах и, может, в компании своей увечной сестры? Возникал еще один вопрос: что же с ней такое, если за тридцать лет дружбы с Мальборо я не видела не только ее саму, но даже и ее фотографии? Что-нибудь уж очень впечатляющее, например две головы. С двумя головами он не стал бы ее брать кататься на гондоле, если только не сажал за марлевый занавес. Только не прозрачный, а очень плотный.

Мальборо – выходец из аристократической семьи, поэтому я бы не удивилась никаким странностям. Хотя у меня самой бабушка была сумасшедшая, а мы отнюдь не аристократы. А среди коров есть аристократы? Ведь двухголовые телята на ярмарках не редкость.

Такие мысли вертелись в моей голове, когда ко мне присоединилась миссис ван Тохт и грузно села рядом. После упражнений она все еще тяжело дышала.

– Мальборо плывет в гондоле с двухголовой сестрой и слушает, как ему поют «O sole mio», – сказала я и осеклась. Пора бы научиться не высказывать мысли вслух. Но картина была настолько живой, я видела две головы сквозь желтоватый занавес на гондоле.

Миссис ван Тохт не обратила внимания на мои слова и так близко, заговорщически, придвинулась, что у меня возникли трудности со слуховой трубкой.

– Можете поведать мне свою жизненную трагедию, – проговорила она, задыхаясь и пыхтя. – Мы все на дороге жизни прежде, чем увидеть свет, испытываем злоключения и горести.

– Да, у меня были проблемы, – ответила я, вознамерившись пожаловаться на Мюриель и Роберта. Решила, что будет очень приятно. Но только начала про телевизор, как она прервала меня нетерпеливым жестом.

– Да, я все понимаю. В человеческом сердце есть темные уголки, куда я не могу проникнуть благодаря моему особому дару. Он не столь велик, как у миссис Гонзалес, Наташа, наша дорогая Наташа. Но астральная интуиция позволяет мне помогать и утешать себе подобных. Своим скромным способом я обратила к свету много заблудших душ, хотя мой скудный дар никак не может сравниться с удивительной силой Наташи. Ею управляют, если вы понимаете, что это такое. Иметь духовный контроль – редкое, замечательное благо. Наташа – чистый сосуд, посредством которого нам дано ощутить невидимые силы. «Не я, а тот, кто действует во мне», – постоянно твердит она, и ее чистая простота созвучна словам Христа, который, творя чудеса, повторял: «Не я, но Отец Мой Небесный».

Воспользовавшись паузой, я поспешила вернуться к Роберту и телевизору и начала:

– У моего внука Роберта неприятное пристрастие к телевизору. До того как он установил в доме этот жуткий прибор, я садилась после обеда в гостиной и забавляла семью небылицами и анекдотами из моей прежней жизни. Гордилась тем, что умею, если захочу, рассказать потешную историю. Разумеется, ничего вульгарного – остроумное, может быть, даже солененькое, если меня не донимал ревматизм. Ревматизм, конечно, большая помеха смешным рассказам. Вот Мюриель, жена моего сына, нисколько не сочувствует моему ревматизму. Зато поедает кучу шоколадок и постоянно их прячет – очень неприятная привычка. Я неустанно задаю себе вопрос: почему Галааду пришло в голову на ней жениться…

Я уже начинала получать удовольствие от своей речи, но миссис ван Тохт остановила меня повелительным жестом: