Служанка

— Вот чтоб мне с места не сойти! — вскинулся парнишка. Он приложил руку к сердцу, подтверждая свою клятву, а потом посмотрел на Штефана, безошибочно определив в нем главного, и спросил: — А хотите, я вам короткую дорогу к площади покажу? Дадите полньера, и я вас дворами проведу. — Мальчишка с надеждой уставился ему в глаза.

— А рыба твоя не протухнет? — усмехнулся Штефан.

Особого желания наблюдать за казнью не было, но и парнишку лишать честного заработка не хотелось.

— Дак я ж ее по дороге в лавку дана Варича пристрою, — ответил тот. — Вы не сомневайтесь, милостивый дан, не опоздаем. К самому началу казни поспеем.

— Что скажешь, командир? — в глазах Давора мелькнуло сомнение. — Нам оно нужно?

— Отчего ж и не посмотреть? — встрял Гойко. — Особливо ежели убивица так хороша собой, как расписывают.

Штефан молча кивнул. Что ж, можно и посмотреть. Где еще он всех горожан и городской совет разом увидит?

— Дам ньер, если к началу казни успеем, — пообещал он мальчишке, отметив, какой радостью сверкнули серые глаза.

— Не сомневайтесь, милостивый дан, — откликнулся разносчик и добавил: — Вы только не отставайте.

Гойко с Давором одновременно хмыкнули, а парнишка юркнул в ближайший переулок и махнул им рукой, призывая следовать за ним.

— Шустрый мальчонка, — одобрительно заметил Давор.

Штефан ничего не сказал, но чуть пришпорил коня и направил его на узкую улочку, террасами уходящую вверх.

Мальчишка не обманул. Тут было не так многолюдно. Они ехали вслед за своим провожатым, а тот легко бежал впереди, пристроив корзину на голове, и еще умудрялся напевать какую-то шуточную песенку. А потом разносчик оставил рыбу в одной из лавчонок, что располагались по обеим сторонам улицы, и припустил еще быстрее.

— Уже немного осталось, — крикнул мальчишка, добежав до очередного поворота. — Тут до площади рукой подать!

Штефан и сам не знал почему, но от этих слов сердце неожиданно дернулось и забилось сильнее.

— Ох ты ж, лишеньки! — послышался разочарованный голос мальчишки.

— Что там еще? — подъехав к нему, спросил Штефан и тут же увидел ответ на свой вопрос.

Посреди переулка застряла повозка, которую пытались сдвинуть с места двое дюжих мужиков. Они кричали, ругались, пыхтели, но старая арба, груженная кирпичами, только скрипела, но не поддавалась.

— Вот же дурни, — проворчал Давор. — Назад тащить нужно, а не вперед!

— Не успеем, — расстроенно пробормотал мальчишка. — Солнце уже садится, сейчас казнь начнется.

Штефан снова ощутил беспокойство. Что-то гнало его вперед, туда, на площадь, которая виднелась далеко впереди.

— Отойдите, — подъехав к вспотевшим от бесплодных усилий мужикам, велел он и спешился, кинув поводья мальчишке. А потом взобрался на повозку, спрыгнул с другой стороны и посмотрел на старого ишака, неподвижно застывшего в оглоблях. В темных глазах животины читалось полное безразличие к происходящему вокруг, а длинные уши уныло повисли. Казалось, ишак не ждал от жизни ничего хорошего.

— Дурные у тебя хозяева, — пробормотал Штефан, выпрягая его из телеги и привязывая к кованой загогулине над дверью одного из домов.

Ишак посмотрел на него с прежним безразличием и отвернулся. Штефан хмыкнул. Гордая скотина. Вроде и не противится, но и пиетета особого не выказывает.

— Давор! — позвал он друга.

— Иду, командир, — откликнулся тот, и вскоре они вдвоем уже толкали скрежещущую повозку назад, туда, где проход между домами был не таким узким. А сердце все свербело, все гнало его туда, на площадь, где слышались гул толпы и отдельные громкие выкрики.

«Смерть убивице! — доносились высокие женские голоса. — Смерть злобной ведьме! — вторили им низкие мужские. — Смерть! Смерть!..»

Телега неохотно поддалась, пошла вперед, со скрежетом высвобождаясь из каменного захвата. А потом грохнула кирпичами и выкатилась на свободное пространство улицы.

— Благодарствуйте, милостивые даны! — обрадованно закричали мужики, но Штефан их уже не слушал. Он и сам не смог бы сказать, какая сила заставила его взлететь на подведенного мальчишкой коня и, не оглядываясь на спутников, припустить к площади. Его гнало вперед все усиливающееся беспокойство. И зверь тревожился, ворочался внутри. Не поймешь — то ли подгонял, то ли, напротив, недовольствовал.

Штефан на полном скаку вылетел из переулка, резко осадил коня и замер, вслушиваясь в громкий, усиленный магией голос дознавателя.

— Элиния Мария Скерци, убийца дана Креждена, твой час настал!

Штефан перевел взгляд на эшафот и почувствовал, как внутри все похолодело. Этого не может быть. Просто не может быть… Что она здесь делает? Маленькая фигурка, гордо вскинутая голова и взгляд… У него внутренности узлом свернулись, когда он этот взгляд увидел. Захотелось голыми руками всех разметать, пробиться к девчонке и разорвать грубые веревки, стягивающие ее тонкие кисти, укрыть полами своего плаща, защитить от жадных взглядов…

— Милостивый дан, пожалуйте плату, — раздался снизу звонкий голос, а дознаватель уже произносил скороговоркой постановление суда.