Служанка двух господ

Максим колебался. Я ждала, хотя в душе себя ругала: «Ну чего я к пацану прицепилась, пусть бы себе курил…» Наконец Максим решился — сунул руку в карман и достал помятую пачку «Примы».

— На, выкинь, больше не буду.

Я задумалась: выбросить сигареты самой или предоставить это Максиму. Мол, ты принял решение, ты и выполняй. Открыла было рот, чтобы произнести эти правильные слова, и — закрыла. Максим смотрел на меня снизу вверх с недоверчивой надеждой.

— Давай, — протянула я руку. Взяла пачку, высыпала сигареты в унитаз, спустила воду, а пустую пачку бросила в мусорное ведро.

— А теперь чистить зубы и спать. Я постелю тебе на диване.

— Хочешь, я тебе тоже огород вскопаю?

— Хочу. Лопата в сарае во дворе.

Максим уснул быстро, а я наконец-то добралась до ванны и любовного романа. Но лорд Грей казался уж очень картонным. И Лехин маньяк — совсем не страшным. Ну в самом деле, что такое смерть рядом с невозможностью залезть среди бела дня с ногами на диван, открыть пачку чипсов и включить телевизор, хрустя поджаренной картошкой. А ведь в детском доме этого делать нельзя. Нельзя среди ночи прошлепать на кухню и заглянуть в холодильник. Нельзя лежать в ванне с книгой в руках. Нельзя громко ссориться и плакать, если тяжело на душе. Нельзя сказать взрослой тете: «Дура». Нельзя завести котенка. Нельзя сделать рогатку. Нельзя с балкона пускать бумажные самолетики или обливать прохожих водой в жаркий летний день. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Можно только быть послушным мальчиком.

Один раз в своей жизни я была в пионерском лагере, когда летние каникулы совпали с очередным папиным переводом. До этого каждое лето мы проводили в деревне. Там было много работы, но и много свободы. Мы могли гулять до утра, есть что угодно, сидеть в речке до посинения, ходить босиком. Правда, от прополки огорода, стирки и уборки нас тоже никто не освобождал. Но работа не казалась обузой. Спрашивали только за результат, процесс никто не контролировал. Мы с троюродной сестрой считались девками работящими и справными. А в лагере! В палатах можно было находиться только ночью или во время тихого часа. Кормили нас пять раз в день, но по расписанию. И хотя еды было много, я все время ходила голодная. Купаться разрешали при температуре воды не ниже двадцати двух градусов. И не заплывать за буйки! Никакой работы, но множество мероприятий. И бедная библиотека. Я еле дождалась конца смены и со слезами на глазах упросила маму взять меня домой. Лучше я помогу ремонт делать и чемоданы паковать. Больше мы в детских учреждениях не отдыхали и ничуть об этом не жалели. Но прожить в режиме пионерского лагеря всю жизнь!

Я заглянула к Максиму, поправила сползшее одеяло и отправилась спать. И кто придумал вставать в семь утра? К моему огромному удивлению, я не только встала в семь утра, но и сделала зарядку, и облилась холодной водой, и сварила картофельное пюре. Не будет же Максим питаться одними бутербродами. А Максим спал. Кивнул, не открывая глаз, на мое: «Пока».

Больница встретила меня настороженной тишиной. Дверь из приемной в коридор сегодня оказалась запертой изнутри. Я постучала. Открыл мне, не поверите, — Леха.

— Привет, а ты что здесь делаешь?

— Показания снимаю. Говорят, ты — организатор побега.

— Какого побега? — очень натурально удивилась я.

— Да пацан отсюда вчера сбежал. Старшая медсестра с пеной у рта утверждает, что это ты подстроила. И чего она на тебя взъелась?

— Не знаю. Такая представительная пожилая женщина. Стресс, наверное.

— Видно, здорово ты ее достала. Не зарываешься?

— Думаешь, она маньяк? — я сделала страшное лицо.

— Думаю, — Леха потянул меня в приемную, — тебе надо быть поосторожнее.

— Боишься, что уволят?

— Дура, — разозлился Леха, — труп твой не хочу опознавать. Что-нибудь узнала?

— Воспитательница Новый год встречала у дочки и вернулась только после Рождества.

— Хорошо, одним подозреваемым меньше.

— Молодой врач, Светлана, кажется, в сентябре и октябре была на курсах повышения квалификации.

— С натяжкой. От областного центра два часа на электричке.

— Оксана делает выписки из историй болезни, знает все про детей.

— Познакомься с ней поближе.

— Постараюсь. И знаешь что… — я замялась очень естественно.

— Ну, что еще придумала?

— Хочу к психологу на прием напроситься.

— Мысль правильная, только… — Леха остановился, взвешивая: сказать — не сказать. И продолжил: — Смотри, не влюбись.

— Ревнуешь? — захихикала я. — К этому коротышке?

— Ну, — смутился Леха, — знаешь, все эти истории про врача и пациентку, вроде пациентка должна во врача влюбиться…

Доля истины в этих словах была. Во всяком случае, Генка признания в любви получал регулярно. И неудивительно. Нет такого мужчины на свете, кроме аналитика, способного целый час внимательно слушать женскую болтовню. Восхищенные дамы даже забывали, что эту внимательность они регулярно оплачивают в конвертируемой валюте.

— Так то пациентки, а я — сыщик. Буду следить за ним, как кошка за мышкой, — успокоила я Леху.

— Сыщик ты мой, — Леха шутливо обнял меня и шепнул в самое ухо, — я зайду сегодня вечером.

Для профилактики, так сказать.