Служба в потешных войсках ХХ века

Во всём СССР на следующий день организовали открытые партийные собрания, чтобы на них коммунисты высказали поддержку действиям Хрущёва. Состоялось такое собрание и в эскадрилье.

Первым выступил председатель собрания – секретарь партийной организации, он же новый штурман эскадрильи Хрупов, за ним замполит пилот Бояршинов, ещё кто-то. Все в зале безучастно слушали и ждали конца собрания. Был поставлен вопрос на голосование:

– Кто поддерживает действия Никиты Сергеевича Хрущёва, прошу поднять руки. Голосуют только коммунисты.

И председатель собрания поднял руку. За ним подняли все коммунисты, кроме одного. Хрупов не заметил этого и объявил:

– Единогласно.

– Нет не единогласно, я против, – раздался голос командира корабля, боевого лётчика Прохорова, рассказывавшего когда-то солдатам о липовом Герое Советского Союза.

Если бы сейчас зашёл носорог в форме немецкого солдата и крикнул: "Хэндэ хох!", удивление, вызвавшее шок у всех присутствующих было бы меньшим. У Хрупова, ведущего собрание, веки открылись так широко, что глазные яблоки выпали бы не держи их внутренние связки. Он хотел что-то сказать, открыл рот, но только беззвучно задвигал челюстью и молчал. Если бы такую сцену разыграли в театре, зал бы хохотал, но здесь была такая тишина, что слышно было шаги часового, прошедшего за окном. Пауза затянулась и с первого ряда встал замполит, повернулся к Прохорову и спросил:

– Вы отдаёте себе отчёт в том что сейчас сказали и сделали?

– Конечно, отдаю, – вставая со стула, твёрдо, спокойным без пафоса голосом сказал Прохоров.

– Объявляется перерыв на десять минут. После перерыва беспартийные свободны, партсобрание будет закрытым.

 Многие солдаты радостно загудели, что будут свободны. Загремели отодвигаемые стулья и табуреты. Все вышли из казармы на улицу покурить. Прохоров стоял в сторонке и со спокойным лицом курил. К нему подошёл Курбацкий. и они о чём-то заговорили. Было видно, что Курбацкий убеждает приятеля в чём-то, а тот спокойно возражает.

Когда все коммунисты вошли в зал, Хрупов уже пришёл в себя и, обращаясь к Прохорову, сказал:

 – Коммунист Прохоров, Вы можете объяснить свои слова и действие?

– А что объяснять? Вы меня спросили, поддерживаю ли я действия Хрущёва, а я сказал – нет. Вас интересовало моё мнение, я его высказал.

Хрупову прекратить бы партсобрание, но он, явно вызывая гнев большого начальства, который упадёт позже на его и замполитовскую голову, продолжал:

– Тогда объясните свою позицию.

Прохоров вышел вперёд, повернулся к собранию и заговори.

– Владимир Ильич Ленин говорил, что надо использовать любую, я подчёркиваю, любую трибуну для проведения в жизнь своих идей. А Хрущёв, как обиженная барышня, уехал с совещания, которое обещало много для всего мира.

Прохоров, крепкий, красивый мужчина говорил так грамотно и складно, как от него никто не ожидал. Схожесть его лица с римским военноначальником Севером подчёркивала правильность выбранной им позиции. Он говорил минут десять и все присутствующие понимали справедливость его речи, но все думали о нём.

Одни думали: "Ну и дурак же ты, Прохоров. Твоё мнение ничего не изменит, а ты пострадаешь. Да ещё и как!"

Другие: "Вот, наконец, и нарвался этот умник, правдолюб на свою жопу. И поделом"

Третьи: "Боже! До чего же этот человек смел и честен. Жаль только, что ему отомстят"

Так или примерно так думали присутствующие в зале, и по окончанию выступления, Хрупов объявил об окончании собрания.

Через несколько дней, когда протокол собрания попал в политотдел дивизии, туда вызвали парторга и замполита, и обоим влепили по выговору. Формулировка была абстрактная, а наказали их за то, что дали Прохорову возможность высказывать мнение, расходящееся с общепринятым.

А что с Прохоровым?

Его затаскали по партийным комиссиям, вплоть до парткомиссии ВДВ в Москве. И дальше дело не пошло. Видимо, не хотели придавать ему широкую огласку. Прохоров не получил даже выговора и вернулся в часть. Всем это было удивительно, хотя ходили слухи, что уже тогда начались репрессии против диссидентов. По его возвращению в эскадрилью Прохорова спросили, что там было, и он говорил:

– Собрались там генералы, убелённые сединами, и спрашивали меня о том, почему я иду против линии партии, я отвечал, что я всегда иду с партией, и сейчас иду с ней и выполню любой её приказ. Но когда меня спрашивают моё мнение, я говорю, что думаю. Я знал, что на той комиссии сидели отсидевшие в лагерях по двадцать лет. Это, наверное, они посодействовали моей невиновности.

– Невинности, – сказал, стоявший рядом Курбацкий и все засмеялись.

Так закончилась эта невероятная история.