Служба забытых цитат

Вы спросите: ну хорошо, а что делать-то? Мы уже изменились, нить из прошлого уже порвалась. Обратно фарш не прокрутишь — делать-то что? А я скажу, что рецепта у меня нет, есть только личный опыт.

Надо изучать свою историю.

Когда ты добираешься до следующего уровня погружения в историю (сколько их всего — бог знает, до дна еще никто не доныривал), отрицание отваливается пластами намокшей штукатурки вслед за предшествующей ей наивной гордостью славными предками.

И приходит понимание, что предки были такими же людьми, как и ты. Ничуть не глупее и не проще. Такими же сложными, неоднозначными, желающими счастья и самореализации. Ошибающимися и прозорливыми, совершающими подлости и прорывы.

Просто жившими в других условиях.

Твоими клонами, выросшими на другой планете.

И с пониманием этого возникает неистребимое чувство родства и протянувшейся оттуда нити.

Леонид Парфенов о 90-х

Для тех, кто посетил сей мир…

(размышления о 90-х над книгой Парфенова "Намедни")

Четвертый том книжной версии Ленида Парфенова «Намедни. Наша эра» стал одним из первых приветов «тем, кто выжил в 90-е», ага. Упоминание слогана балабановских «Жмурок» в данном случае вполне уместно, ибо сам автор в предисловии вторит ему едва не дословно: «Всякому, кто тогда что-нибудь сделал, сделанное уберег и сам уцелел, впору медаль давать: «Пережившему 90-е».

Про это время особенно хорошо все доходит "по контрасту". Если пролистать предварительно, к примеру, тома про 60-е и 70-е, где на пару десятков очерков с трудом один какой-нибудь Новочеркасск наберешь, а потом открыть том о 90-х. И уткнуться взглядом в оглавление первого из обозреваемых годов:

«Зажим гласности в эфире. Чай в пакетиках. Премьер Павлов, обмен 50- и 100-рублевых купюр. Попытки переворотов в Литве и Латвии. Товарный кризис, гуманитарная помощь. Русский шансон. «Буря в пустыне». Референдум о судьбе СССР. Социализма нет, Хонеккер в СССР. Двоевластие в России. Виктюк, «М. Баттерфляй»…

В общем, на 43 очерка позитива — чай в пакетиках, Виктюк, пуховики, Барби, вкладыши от жвачек да дипотношения с Израилем.

Обозреваемая планета для веселья действительно мало оборудована.

Да что там 60-е с их туманами и физиками! Даже в сопоставлении с предыдущими 80-ми накат чего-то черного и мрачного так силен, что и автор несколько смущенно признается:

«80-е считались «минутами роковыми» и «эпохой перемен», пока не кончились. Потом вспоминались их наивная романтика и мягкая эволюционность. А пролистываешь уже сверстанный том про 90-е — жутковато. И от жути, и вообще от «густоты».

Действительно, при чтении этого тома мурашки по спине ползут с хорошего рака размером.

Так и хочется крикнуть куда-то вверх: что же мы такого совершили-то, какие адские врата сломали по незнанию, что из них вся эта инфернальная жуть хлынула?

Ну реально же было не вздохнуть. Как в асфальт сапогами вбивали — не путч, так дефолт; не Чечня, так Югославия; деньги если не меняют, то задерживают; стреляют если не по Белому дому, то по Листьеву; тонет если не «Эстония», то «Курск». Какой-то поток нескончаемый. По стране кровища рекой, Ельцин еле ходит, потный Зюганов танцует, Жириновский блажит, Березовский израильский паспорт сдает, прокурор голый с девками скачет… То Лисовского с коробкой вяжут, то Бородина с реконструкцией, то Чубайса с гонорарами.

Два ощущения — безнадега и стыдоба. Тотальная безнадега и непрерываемая стыдоба.

И ведь не скажешь, что автор нагнетает (еще одно словечко из тех весен и зим) — нет, напротив. Парфенов, как всякий умный человек, прекрасно понимает, что война войной, а жизнь по распорядку, и на свинцовых мерзостях отнюдь не циклится. Перед нами энциклопедия русской жизни, а не хроника политической борьбы. Со всеми ингредиентами того, «без чего нас невозможно представить»: клипы-ваучеры-батончики-прокладки-«макарены»-памперсы-тамагочи-стринги-домофоны-шаурмы и прочие маленькие заботы и радости маленького человека.

Дольчиков нет, да и пес с ними, с дольчиками.

Все было, и плохое, и хорошее, кто спорит. Сам же, собака, до ночи тогда монстров в «Думе» (стр. 146) стрелял и счастлив был, как щенок на травке. Сам под «Посмотри в глаза» (стр. 70), усугубив Ветлицкую «Распутиным» (стр. 55), козлом скакал.