Служители ада

— Краммер? Рад видеть живым и здоровым! — Увидел полицейскую форму — отчужденно спросил: — Чем обязан посещению господ полицейских?

— Мы не полицейские! — отвечает Семен.

— Не полицейские! — подозрительно повторяет Гаркави. — А кто вы?

Нельзя терять ни секунды, предъявляет Краммер свое полицейское удостоверение:

— Читайте!

Ничего не понимает доктор Гаркави, вопросительно смотрит на Краммера.

— Я такой же полицейский, как Борух Зискин. Мы с Семеном — подпольщики, спасаем людей.

Никогда в жизни Фалек Краммер не говорил о себе с такой гордостью, как теперь. Особенно в этой больнице, особенно перед доктором Гаркави. Ушли страхи, и кажется, нет ничего невозможного.

По-новому разглядывает доктор Гаркави полицейскую форму, никогда не видел подпольщиков, не слышал, что такие имеются в гетто. А что они могут?.. Не зарубцевались и никогда не зарубцуются раны от мартовского побоища.

— Я в вашем распоряжении: чем смогу — помогу.

— Акция уже началась, пришли спасти Натана Горовица — нашего командира.

— Три дня, как ему вырезал желчный пузырь, извлек больше сотни камней. Очень слаб. Имеете транспорт?

— У нас нет транспорта, Натан пойдет с нами. — Заметив протестующий жест доктора, Семен решительно продолжает: — Доктор, эта акция будет похуже мартовской, намного хуже. Все ходячие пусть немедленно бегут и прячутся где только могут. Вам и врачам отштемпелеваны мельдкарты?

— Больнице не отштемпелевали.

— И вам надо скрыться!

— Я главный врач еврейской больницы! — сказал Гаркави тихо, буднично. — Ждите, сейчас приведу Горовица.

Когда врач ушел, Семен заметался по комнате:

— Как отговорить доктора от бессмысленной гибели?

— Для него это — исполнение долга, суть его жизни. Доктор Гаркави не покинет больницу. — Сказав это, Краммер устыдился своей жизни в гетто.

Распахнулась дверь, вошли Гаркави и Горовиц. До войны не раз его видел на литературных вечерах и собраниях. Всегда был в хорошо отутюженной одежде, с идеальным пробором и тонкими аккуратными усиками. Производил впечатление уравновешенного и невозмутимого. Заходил спор об идеях, политике — раскрывался характер — страстный, непримиримый. Сейчас вошел другой человек: худой, наголо остриженный, безусый, в потрепанной одежде.

— Товарищ Натан! — не то приветствует, не то выясняет Семен. Недавно расстались, был такой же, худой, но не полутруп, как сейчас.

— Ну, я Натан! И не гляди на меня, как на покойника, еще повоюем.

— А сможешь дойти до нашей квартиры? — рад, что видит своего командира несломленным, непокоренным.

— Ну и человек! — Горовиц укоризненно покачал головой. — Я говорю о войне, а он о ночном горшке.

Доктор Гаркави теперь верит, что Горовиц дойдет туда, куда надо. Гаркави жмет руку Горовицу и ведет к выходу.

Как тогда, в марте, вестибюль заполнили шупо, полицаи, к стенам прислонились полицейские службы порядка.

Навстречу Гаркави идет комендант гетто штурмфюрер Силлер, сегодня он сам руководит операцией.

Семен Лейбович четко откозырял штурмфюреру Силлеру и зло кричит Горовицу:

— Смирно стоять!

Усмехнулся Силлер: еврей из шкуры лезет.

— Куда ведешь доходягу?

— Сам комиссар приказал арестовать для отправки на Лонцкого. Предупредил: очень опасен, коммунист, связан с городскими бандитами! — рапортует Лейбович.

Краммер с ужасом глядит на Лейбовича: всех обманул, не подпольщик — предатель!

Похвалил Силлер Лейбовича:

— Молодец! Старайся и проживешь сто лет, даже больше. Отведешь бандита и доложи комиссару, что сам комендант гетто тебя похвалил.

— Слушаюсь! — рявкнул Лейбович и приказал Горовицу шагать вперед. Повернулся к Краммеру и прикрикнул: — Не отставай, несешь службу.

Подойдя к двери, услышали, как штурмфюрер Силлер объявляет Гаркави:

— Больница закрыта, больные и медперсонал перевозятся в новое помещение!

Во дворе грузовики, шупо, полицаи. К Семену подступил унтершарфюрер:

— Куда?

— По приказу коменданта гетто штурмфюрера Силлера ведем в комиссариат для отправки на Лонцкого, — козыряет Лейбович.

— Шагай!

Вышли на Кушевича, молча добрались до Замарстыновской. Не к комиссариату идут — к Похилой.

Отлегло у Краммера: считал себя опытным юристом, а оказался недотепой и олухом. Лейбович разыграл свою роль исключительно точно, только так можно было спасти Натана Горовица.

Лейбович и Горовиц говорят не об удачном побеге — об акции в больнице и на улицах гетто. Увозят на гибель больных и врачей, ничем нельзя им помочь. Ум понимает — душа не приемлет.

— Надо попытаться спасти доктора Гаркави, — говорит Горовиц. — Отныне в гетто может быть лишь одна больница — подпольная, лучшего главврача для нее не найти.

Дошли до заветного домика, Горовиц с трудом доплелся до стула.

— Идите, спешите, спасайте доктора Гаркави. Лейбович и Краммер вновь вышли на Замарстыновскую. С левой стороны — гробовая тишь, с правой — топот ног, одиночные выстрелы, залпы, ругань, рвущие душу вопли, стенания, предсмертные крики.

Мчится навстречу какой-то мужчина. Лейбович узнает в нем Исаака Бровермана. В окровавленной рубашке, вместо левого глаза — сгусток крови.

— Что случилось? — останавливает его Лейбович.