Служители ада

Сложил письмо, аккуратно положил на стопку других, надо отбросить все несущественное, вновь обрести силу духа. Лаба смотрит из своей подворотни: не в его возможностях большая политика. И письмо пропитано злобой — может, погиб его сын или другой близкий родственник? Прощает Лабе, клевета не может его запятнать, он, митрополит, не причастен к истязаниям и выстрелам. А кто назвал верными слугами церкви людей Бандеры и Мельника? Не призывал их к убийствам, такого душа не приемлет. А может ли прямо и честно осудить за убийство, написать так, как ему пишет Лаба: «Бабушка учила: люби всех людей, один бог их создал»? Не может, это равносильно осуждению немецкой политики. А как ответить монахине Авксентии? Просит бога внушить Гитлеру, чтобы прогнал всех безбожников, чтобы отделил жидов от христиан, разрешил жить лишь в «отдельном месте». Вот Гитлер и нашел для них «отдельное место»! Может ли ответить Авксентии так, как Лаба ему написал: «Люби всех людей!»? Не может, богословит сестру во Христе…

Раввин Кахане незаметно поглядывает на митрополита Андрея, не хочет нарушить раздумья. Зачем митрополит достал антисемитскую книжицу? Может, мучает раскаяние, немало сделала церковь для разжигания антисемитских страстей. Нет, не мучает раскаяние, митрополит — реальный политик, далекий от пустых сантиментов. За много лет до войны состоялся у них разговор об антисемитских книжонках, выпускаемых издательством «Библос». Эти книжки не призывали к избиению и убийству евреев, они сеяли ненависть. Призывали другие — впитавшие ненависть. Не отрицал митрополит антисемитских «посевов», ответил весьма вразумительно: «У нас один бог, а пути к нему разные. Я не в претензии, что евреи считают себя богоизбранным народом, но и вы не будьте в претензии за то, что мы считаем себя богоизбранными. Каждый должен укреплять свои силы всеми возможными методами и не забывать, что, даже воюя друг с другом, мы тоже искореняем безбожие». И он, Кахане, давно познал эту мудрость. Одни укрепляли веру, разжигая антисемитские страсти, другие укрепляли веру, призывая к всенародному объединению против антисемитских гонений. Однако теперь антисемитские страсти не только средство борьбы с безбожниками — средство уничтожения евреев. Всех евреев! Можно ли, воюя антисемитизмом против безбожников, защищать жизнь евреев? Не об этой ли проблеме размышляет митрополит? Встретились впервые за многие месяцы, поведал ему, как гибнет еврейское население города, как уничтожают бесценные памятники иудейской религии. Поведал! Униаты — вездесущи, им все известно. Почему же его так потрясло это сообщение? Одно дело знать, другое — самому прикоснуться к кровоточащей ране.

— Ваши беды мне ведомы, — нарушает тишину скорбный старческий голос. — Я пытался противостоять силе зла, но оказался бессилен. Я просил не натравливать украинскую молодежь на евреев — последовал жестокий и грубый ответ. Тогда я направил духовенству и пастве послание «О милосердии», призвал блюсти заповедь «Не убий!». По понятным причинам не мог призвать к прекращению антиеврейских гонений, но каждое слово протестовало против пролития крови невинных.

«Любовь к ближнему! Какая теперь цена любви к ближнему? Не только у высоких политиков — у охотников за евреями?» — подумал раввин Кахане, но сказал другое:

— Евреи знают и ценят доброту вашей экселенции, но два литра водки и три тысячи злотых — плата за найденную вне гетто еврейскую душу бывают сильнее священных призывов.

— Апостол Павел и Иуда сидели за одним столом, вместе слушали слово Христово, — напомнил митрополит. — И теперь они, благочестивые и ослепленные ненавистью, живут в одном доме, ходят по одной улице. Разве в гетто все ревностно служат господу богу?

«Все ли в гетто ревностно служат богу?!» — болью отозвался вопрос-обвинение. — Какому богу служил Ландесберг, отправляя тысячи евреев на смерть? Какому богу служил Гринберг, вешая Ландесберга? Какому богу служит он, раввин Кахане, соединяя юденратовскую и синагогальную службу? Нет-нет, кир Андрей не это имеет в виду, сам совмещает несовместимое. Не изобличает — отвергает невысказанное изобличение. Как отвергает? Ставит на одну доску убийц и их жертвы!.. И он, Кахане, не обвиняет митрополита, боже упаси, на него вся надежда. Нехорошо получилось, каждый понял невысказанную мысль собеседника.

— Мудрости вашей экселенции открыты тайники человеческих душ, — потупил глаза Кахане. — В годину роковых испытаний проявляет себя не только сила, но и слабость.

— Не будем толковать о человеческих слабостях, — тяжко вздохнул кир Андрей. — И мы — грешные, во искупление грехов и страдаем. Молю господа, чтоб облегчил страдания евреев, я готов сделать все, что в моих силах.

«Аудиенция заканчивается! — понял раввин Кахане. — О чем просить, как соразмерить возможности митрополита с тысячами гибнущих в гетто? Бессмысленно говорить о главном, надо просить о посильном, объединяющем их религиозные чувства».