Служители ада

Поведал Краммер свои злоключения, рассказал о Наталке, Ганнусе. Сам не знает, почему скрыл правду от Ройзмана, а рассказал малознакомому Шудриху. Чтит поэта, полюбились его стихи, открыли новые горизонты. Стихи Шудриха! Может, в них дело? Конечно, в них, стихи — сердце поэта, потому Шудрих стал близким, родным. Вспоминается, как в стихотворении «Утро» Шудрих славил наступившую советскую эру, писал о счастье. Где оно, это счастье? Не спросил, продолжил вслух:

— Растоптано счастье, наступила беспросветная ночь. Как жить, на что надеяться? Делаю вид, что живу, — со страхом жду новую акцию. Не лучше ли сразу свести счеты с этой отвратительной жизнью, не лучше ли из многих смертей выбрать ту, что полегче?

— Можно выбрать ту, что полегче, если не верить, что наступит победа и справедливая жизнь.

— Какая победа, какая справедливая жизнь? — недоуменно глядит Краммер на Шудриха.

— Значит, конец, всемирный потоп?

— Во всяком случае, для евреев, — печально констатирует Фалек.

— Почему всемирный потоп, почему только для евреев? Когда-то у кого-то читал о циклах истории, о том, что все человеком созданное им же низвергается в бездну. А люди из века в век создают будущее для своих поколений.

— И теперь создают?! — скептически улыбается Краммер.

— И теперь! — уверенно отвечает Шудрих. — Будущее всегда противоборствовало с прошлым, побеждало, терпело поражения и опять выходило на дорогу побед. Таков тернистый путь человечества.

— Ничего нового! — возмущается Краммер. — За четыреста лет инквизиции в Испании сожгли тридцать тысяч, а за пять дней мартовской акции львовское гетто потеряло пятнадцать тысяч евреев. Сколько потребуется дней для уничтожения еврейского населения Львова?!

— Не одних евреев хотят уничтожить. Галиция объявлена частью Германии. Недавно прочел в «Газете львовской», что во Львове на одного немца приходится двадцать восемь ненемцев, а в других районах дистрикта — значительно больше. — Сделал паузу, внимательно посмотрел на Краммера. — Понимаете, немец стал единицей измерения населения дистрикта. Мало немцев — плохо, больше немцев — лучше! А когда будет совсем хорошо?! С евреев начали, планируют гибель всех! Инквизиторам ни к чему были такие масштабы убийств, власть аристократии — нерушима, на земле жило мало людей, им подходили работники всех национальностей. Пришла к власти новая знать — буржуазия, поначалу она тоже считала свою власть нерушимой, поэтому ограничивалась убийством тысяч и десятков тысяч противников. Ныне труженики хотят лишить эксплуататоров их достояния, уничтожить их строй. Не только хотят — в Советском Союзе уже уничтожили. Чтобы удержать власть, богачи пустили с ход весь свой арсенал: от самых современных машин и оружия до самых древних, самых въедливых предрассудков. Сумма этих слагаемых и образует новый масштаб убийств. Таково прошлое, пришедшее с Запада, а будущее наступает с Востока, под Москвой засияли зарницы великой победы. В этом сражении решаются судьбы не только евреев — всего человечества. И если умирать, то не на коленях — в борьбе. Иначе в чем смысл ваших публикаций в «Дер ройтер штерн»?

Кончился перерыв, носится Краммер из цеха в склад и обратно, и впервые за все оккупационные месяцы столкнулись в нем мысли обреченного на смерть и мысли бойца, мысли Шудриха. Что Шудрих делает в гетто? Такой не может бездействовать, такой борется. Гетто и борьба! Наверное, всюду можно бороться. Как бороться? Чем бороться?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1.

Майское солнышко все чаще прорывается в гетто, зеленеет трава, ветки деревьев обрастают зелеными листиками. Второй месяц нет акций, у узников затеплилась надежда на нормальную жизнь.

Нормальная жизнь! В пять утра гетто пробуждается от холодного и голодного сна. Наспех проглотив кроху хлеба, хлебнув эрзац-кофе, скелеты с черепами, обтянутыми кожей, выходят из домов на работу. Болтаются за спиной рюкзаки, свисают с плеч нищенские мешочки. К шести утра нарастает поток лохмотьев со звездами, призраки заполняют улицы гетто. Проходит полчаса — и снова пустеют улицы. Изредка промелькнет юденратовский чиновник, протащится женщина на единственную базарную площадь. Выходят из подворотен заморыши со сморщенными личиками и лягушачьими лапками. Гоняются друг за другом, угрюмо играют в шупо и преследуемых ими евреев.

Натан Бергер предложил новую игру — в партизан. Занимательная получилась игра: «партизаны» выслеживают «шупо» и «полицейских», ловят, судят, казнят. И сегодня носятся «партизаны» по Замарстыновской, ищут «полицейских», а те от них прячутся. «Партизан» Натан разыскал в дворовой уборной «полицейского» Ефима, вытаскивает, а тот ухватился за дверь, упирается.

Пятилетний Семен, тоже «партизан», помогает Нагану, кричит:

— Нечестно, раз поймали, должен идти!

Ефим во весь голос созывает «шупо» и других «полицейских»:

— На помощь, напали жиды!

— А где жиды, кто зовет на помощь? — насмешливо выясняет вахмистр полиции. За ним два полицая с плетями. Увидели дети черную форму, черные погоны, трезубы на рогатых шапках-мазеповках, трясутся со страха.