Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Околоточный, которому мы рассказали все подробно с объяснением слова «Венера», нас спокойно выслушал и заявил: «Я обязан составить протокол, раз на вас имеется жалоба. Судья, если не найдет в этом слове желания обидеть барышню, то вас оправдает, я же лично ничего не могу сделать». Протокол был составлен: четверо таких-то оскорбили Марию Николаевну Троицкую, назвав ее «Венерой». Все наши фамилии, адреса были переписаны, барышня назвала свою фамилию: Мария Николаевна Троицкая и дала адрес: Сокольники, улица такая-то, собственный дом. В то время делалось все просто: околоточный не спросил у нас и у барышни удостоверение личности, удовлетворившись нашими словами.

По выходе из участка мы окружили нашу обвинительницу, стараясь объяснить ей ее несправедливость от незнания ею определения этого слова, которым ей следовало бы гордиться, а не обижаться. Как видно, и она наконец поняла, что сделала ошибку.

Мы все веселые и даже довольные приключением провожали барышню и уговорили ее отправиться с нами в какой-то ресторанчик, где весело и приятно провели время. Прощаясь с нами, она пеняла на себя: «Ах, какую я сделала ошибку! Я не знала, что вы такие милые!»

Вскоре после этого происшествия я сделал предложение моей будущей жене и, находясь на положении жениха, испытывал чувство крайне неприятное от мысли, что при разборе этого дела у мирового судьи появится в газете «Московский листок» 2*

и моя фамилия в качестве обвиняемого в оскорблении барышни на бульваре. Рассказать об этом своей невесте не решался, считая, что эта откровенность будет «каплей дегтя в бочке меда».

Незадолго до моей свадьбы получаю повестку от мирового судьи, явиться в такой-то день на суд в качестве обвиняемого в оскорблении Троицкой. На суд не пошел. Мне было очень стыдно, решил: пусть лучше приговорят меня заочно к наказанию. Остальные товарищи на суд явились, они рассказали: суд вызвал всех обвиняемых и потерпевшую Троицкую, Троицкой и меня не оказалось.

Письмоводитель подал судье справку: повестка была отправлена к Троицкой через рассыльного, который по указанному адресу нашел М.Н. Троицкую, но она категорически отказалась принять ее, объяснив, что ей 70 лет и в продолжение всей своей жизни ни разу не была на Чистых прудах и никого не обвиняла в оскорблении ее. Пришлось разыскивать в адресном столе. Оказалось, что в Москве имеется еще три Марии Николаевны Троицких, но все они отказались принять повестку, объяснив, что их никто не оскорблял. Мировой судья постановил: за неявкой обвинительницы дело прекратить.

Вот эта-то певица, которую я увидал в хоре, и была та самая, назвавшаяся Троицкой. Увидав меня, предполагаю, испугалась, что я могу довести до сведения полиции об ее поступке, решилась немедленно покинуть хор и ярмарку. Впоследствии, когда я познакомился с содержательницей хора Анной Захаровной, я спросил об этой певице, и она мне назвала ее фамилию, сказав, что она действительно была напугана своим поступком и боялась ответственности. Настоящую фамилию ее я теперь забыл.

Трактир Никиты Егорова сделался моим постоянным местом обедов и ужинов, и я его посещал почти ежедневно в продолжение нескольких ярмарок. Но, что нравилось так раньше, постепенно начинало надоедать: толпы чужого народа, пение хора с малыми изменениями их репертуара, суета распорядителей и половых, с большой ловкостью подставляющих пустые бутылки для увеличения счета загулявшим купчикам. Захотелось более спокойного места пребывания во время еды и отдыха от работ; я решился завтракать у себя в конторе крутыми яйцами и зернистой икрой, в то время очень дешевой, а вечером ходить обедать на пароходы «Самолет» или «Кавказ и Меркурий», где кормили хорошо и дешево, или же ездить в Нижний в гостиницу «Россия», где не было пения, музыки и во всей большой зале обыкновенно было занято столик или два. Таким образом это продолжалось в течение одного или двух ярмарочных сезонов, а в то время открылся новый трактир на ярмарке под наименованием «Россия», невдалеке от Главного дома.

Хозяин «‹России» поставил дело довольно широко, в его большой зале, почти занимающей площадь в длину всего дома, была устроена эстрада, где выступали лучшие шантанные артисты, рассказчики, фокусники, юр Анны Захаровны, перешедший из трактира Никиты Егорова, и народ повалил туда. Я тоже изредка стал похаживать.

Однажды, будучи там, невольно обратил внимание на большой круглый стол, стоящий по середине залы, занятый компанией татар с надетыми на их головы вышитыми жемчугом чаплашками, за их столом было весело, и они держали себя непринужденно. На столе стояли бутылки с шампанским, фрукты, кофе. С каждым татарином сидела певичка, и они не стеснялись их облапывать и целовать.