Слышимость

И все это время я думал о том, что может сниться деду. Работа в школе? Армия? Университет? Свадьба? Потом я подумал, что ему может присниться следующее: он, мальчик, ходит по столовой, смотрит в окно на дорогу, на дом напротив. Дед всю жизнь прожил в этом доме – этот дом построил его отец, мой прадед – и за столько лет в нем ничего почти не изменилось.

Дед смотрит в окно, за окном – ветер. Он идет в комнату, которая теперь моя, садится за стол, смотрит во двор и видит сарай, яблоню, высокую траву. И тут тоже ветер, но кроме ветра – тяжелые мрачные тучи, и из них вдалеке сыпется дождь.

А двор все-таки сияет и светится.

У меня даже дыхание перехватило – так здорово я придумал.

В доме – тихо. Постукивают часы. Вскрипнет вдруг и замолчит половица. Свистит, гудит за окнами ветер, шуршит по стеклу плющ. Комната озарена золотым светом.

Я отвернулся к стене, уткнулся лбом в толстый, пыльный ковер, поджал ноги и уснул.

Снился мне рыцарский турнир – точь-в-точь из подаренного Витькой «Айвенго». Хрипели кони, трещали под ударами щиты, кололись в щепки. Блестели доспехи. Мечи высекали искры. Только я все видел как через туман – хотя был в самой гуще. Что-то случилось со зрением – глаза щипало, даже жгло, они слезились. Я стоял посреди сверкающей бури и, не останавливаясь, тер их.

Потом буря стала стихать, сквозь сон я услышал, как хрустнули часы, как мяукнула в коридоре кошка. Я нащупал рукой край покрывала, обернулся им, туманные фигуры рыцарей растаяли, и я погрузился в забытье.

***

Проснулся я от того, что сестра трясла меня за плечо.

– Сейчас же! – шипела она. – Сейчас же убери его!

Я отмахнулся, прижался спиной к стене, забормотал что-то недовольно.

В комнате было серо, окно больше не светилось – значит, тучи доползли до солнца, и двор погас.

– Ты слышишь меня? – повысила голос сестра, отступая на шаг. – Быстро встал и убрал его!

Я вгляделся в ее лицо.

– Ты зачем накрасилась?

Губы у нее были напомажены, на правом глазу ресницы казались гуще, чем на левом.

– Не твоего ума дело! Встал, я сказала!

Я даже испугался – что там у нее случилось? Я не встал – я вскочил.

– Что такое-то?

– В мою комнату!

И она вытолкала меня в столовую.

И в столовой было сумрачно. В кресле по-прежнему спал дед. Слышно было, как в коридоре скребется кошка – и подвывает, радуясь отсутствию замка, ветер.

Сестра протащила меня за руку – через столовую и зал – и впихнула в свою комнату. И я сразу понял, в чем дело.

По ее столу расхаживал с важным видом жук-бронзовка – доспехи его слабо мерцали. Он ходил взад-вперед от одной книги к другой, точно часовой на посту.

Комод был усыпан тюбиками и склянками, в центре блестела пудреница с откинутым зеркальцем.

Сестра ткнула пальцем в жука.

– Забери… это! Сейчас же!

Я посмотрел на жука, перевел взгляд на нее, покачал головой.

– Что ты так орешь? Это всего лишь жук.

Она сделала страшные глаза. Я пожал плечами.

– Посмотри, какой он красивый, – протянул я. – Нет в мире жука красивее.

Жуку между тем надоело маршировать, и он стал втискиваться между тетрадями. Сестра побледнела.

– Быстро. Убрал, – сказала она, нажимая на каждое слово всем своим девчачьим весом.

Я беззаботно шагнул к столу, отодвинул одну тетрадь, вторую – и подхватил решившего сбежать жука. Жук протестующе засучил лапами.

– И снова здравствуйте, – сказал я ему. – Эта особа, – я показал свободной рукой на сестру, – Татьяна… эээ… Павловна… Моя сестрица.

Сестра сморщилась и прижалась к комоду.

– Уноси его отсюда, – прошептала она.

Я вытянул руку с жуком перед собой и торжественно прошагал мимо. Сестра боялась вздохнуть – замерла, как статуя.

– Страх – обезоруживает, – сказал я значительно и шагнул за порог.

Когда я проходил через столовую, дед всхрапнул, вздрогнул так, что книга чудом не упала с груди, и открыл мутные со сна глаза, заморгал.

– Вот, – кивнул я ему, – поймал беглеца.

Дед поскреб ногтями щеку, поправил книгу. Лицо его прояснилось.

– А-а-а, – протянул он. – Пластинчато… как там… плас-тин-ча-то-у-сый. Вот.

Я моргнул согласно.

Дед поднял глаза на часы, прищурился.

– Сколько там?

Я назвал время. Дед закряхтел.

– Время – сильный противник, – сказал он.

Он аккуратно закрыл книгу, пригладил обложку, понюхал корешок.

– Надо идти… Доконает меня этот замок…

– Новый надо… – начал я, но дед возмущенно замахал руками.

В комнате я сунул жука в карандашницу. Он тут же закопался в траву и стал совсем невидимым – если не будешь знать, то и не заметишь, что в глубине что-то есть.

За окном было мрачно – потухли клумбы, сирень, белая бельевая веревка, протянутая от сарая к теплице. До самого горизонта уплывали темные тяжелые тучи. По хребту теплицы топтался, нахохлившись, черный, как клякса, грач, уворачивался от ветра.

Я сел на кровать, сунул нос в карандашницу, стал смотреть – что там делает жук? Карандашница резко пахла травой, жуку в ней, вероятно, было очень хорошо – уж во всяком случае лучше, чем на столе или на полу.

– Отдыхай, – сказал я жуку. – Ты проделал долгий путь.

Заскрипели половицы, мимо двери проковылял, бормоча, дед. Я слышал, как пискнула кухонная дверь, замяукала кошка.