Смех мертвых

Гильгамеш с отвращением смотрел на человека, растянувшегося у его ног.

— Эй, парень, прекрати болтать, — сердито фыркнул он. — Кончай, тебе говорят. Сдается мне, что ты ошибся.

Второй человек вылез из «лендровера» и направился к ним. Странный тип: тощий как скелет и бледный как мертвец, с шеей, как у выпи, которая, казалось, с трудом удерживает большую голову с выдающимся вперед подбородком. И одет он был странно — весь в черном, и закутан так, словно страдал от лихорадки. Но выглядел он спокойным и задумчивым, в отличие от своего буйного друга с безумными глазами. «Возможно, это писатель или жрец, — подумал Гильгамеш, — а кем может быть этот сумасшедший, только боги знают».

Тощий коснулся плеча своего приятеля и сказал:

— Возьми себя в руки, дружище. Это не Конан.

— Клянусь жизнью! Клянусь собственной жизнью! Его стать, его благородство… А как он убил этого зверя!

— Боб… Боб, Конан — это вымысел, фантазия. Ты сам его выдумал. Ну вставай же. — И затем обратился к Гильгамешу: — Тысяча извинений, дорогой сэр. Мой друг… легко возбудим…

Гильгамеш отвернулся, пожав плечами, и стал осматривать свою добычу. Ему было наплевать на этих двоих. Чтобы содрать шкуру с этого огромного зверя, потребуется остаток дня; а нужно еще дотащить ее в лагерь и определить, что он оставит себе в качестве трофея. Позади он слышал гулкий голос краснолицего:

— Вымысел, говоришь? Как ты можешь быть в этом уверен? Я тоже считал, что сам выдумал Конана. Но что если он действительно существовал, а я только описал изначальный архетип могучего воина, что если подлинный Конан стоит перед нами?

— Дорогой мой Боб, у твоего Конана были голубые глаза, не так ли? А у этого человека глаза черны как ночь.

— Ну… — неохотно протянул Говард.

— Ты так разволновался, что не заметил этого. А я заметил. Это какой-то воин-варвар, без сомнения, великий охотник. Может быть, это Нимрод или Аякс. Но не Конан, Боб. Он сам по себе, не ты его придумал. — Подойдя к Гильгамешу, длиннолицый вежливо и учтиво заговорил: — Дорогой сэр, я — Говард Филлипс Лавкрафт, из Провиденса, штат Род-Айленд, а мой спутник — Роберт Ирвин Говард из Техаса.

Мы жили в двадцатом веке от рождества Христова. Тогда мы зарабатывали себе на жизнь сочинением рассказов, и мой спутник перепутал вас с героем своих произведений. Прошу вас, назовите ему свое настоящее имя.

Гильгамеш поднял глаза. Он потер лоб тыльной стороной ладони, чтобы стереть засохшую кровь чудовища, и встретился с взглядом длиннолицего. Этот-то, по крайней мере, нормальный, как бы странно он ни выглядел.

Гильгамеш тихо сказал:

— Думаю, легче ему не станет, но знайте, что я Гильгамеш, сын Лугальбанды.

— Гильгамеш из Шумера? — прошептал Лавкрафт. — Гильгамеш, который хотел жить вечно?

— Да, я Гильгамеш. Я был царем Урука в те времена, когда он был величайшим городом Двуречья, и я считал в своем безрассудстве, что можно обмануть смерть.

— Ты слышишь, Боб?

— Невероятно. В это невозможно поверить, — пробормотал Говард.

Посмотрев на писателя с высоты своего роста, Гильгамеш глубоко вздохнул и промолвил громко:

— Я Гильгамеш, которому известны все тайны мира. Я — тот, кто познал истину жизни и смерти, особенно смерти. Я делил с богиней Инаной ложе Священного Брака; я убивал демонов и разговаривал с богами; я на две трети бог и на треть смертный. — Он замолчал и поглядел на Новых Мертвых, ожидая, пока стихнет эхо от его слов, тех слов, которые он произносил столько раз в подобных ситуациях. Затем продолжал много тише: — Умерев, я пришел в этот мир, называемый Адом, и здесь я провожу время, охотясь на тварей, населяющих земли Окраин. А теперь, извините, мне нужно заняться делом.

И он отвернулся от приятелей.

— Гильгамеш! — удивленно воскликнул Лавкрафт.

— Даже если я буду здесь до конца времен, я этого никогда не забуду. Это еще более невероятно, чем встретить Конана. Ты только представь — сам Гильгамеш.

Как же ему все это надоело: и этот страх, и это низкопоклонство.