Смех мертвых

Роберт Говард никогда не видел ничего подобного. Все это как будто сошло со страниц его повестей о Конане. Огромный воин получил стрелу в мякоть руки, выдернул ее и продолжал биться как ни в чем ни бывало. А потом он вел себя так, будто у него всего лишь царапина, пока они несколько часов ехали в столицу Пресвитера Иоанн, пока их очень долго расспрашивали придворные чиновники и пока они выстояли бесконечную придворную церемонию… Господь всемогущий, какая выносливость! Правда, под конец Гильгамеш пошатнулся и был на грани обморока, но любой обычный смертный давно бы свалился, лишившись сознания. Герои действительно не похожи на обычных людей. Это другая порода. И посмотрите, сейчас Гильгамеш сидит совершенно спокойно, пока этот старый немец-доктор промывает ему рану и зашивает ее так бесцеремонно и поспешно. Он даже не стонет! Не стонет!

Внезапно Говард почувствовал желание оказаться рядом с Гильгамешем, утешить его, предложить откинуть голову ему на плечо, пока доктор обрабатывает рану, вытереть пот у него со лба…

Да, утешить его, открыто, грубовато, по-мужски…

Нет. Нет. Нет. Нет.

И снова появился этот ужас, это невыразимое, пугающее, непристойное желание, поднимающееся из сокровенных глубин его души…

Говард старался отмахнуться от него, вычеркнуть, прогнать, вообще забыть.

— Посмотри-ка на этого доктора, — обратился он к Лавкрафту. — Он наверняка проходил практику на чикагской бойне.

— Ты знаешь, кто это, Боб?

— Нет. Вероятно, какой-то старый немец, который забрел сюда во время пыльной бури и решил остаться.

— Тебе ничего не говорит имя доктора Швейцера?

Говард равнодушно посмотрел на Лавкрафта:

— В Техасе он не особенно известен.

— Ох, Боб, Боб, ну почему ты всегда строишь из себя этакого неотесанного ковбоя! Ты хочешь сказать, что никогда не слышал о докторе Швейцере? Альберте Швейцере? Это великий философ, теолог, музыкант… никто лучше его не играл Баха, и не говори мне, что ты не знаешь, кто такой Бах…

— Черт возьми, Филип, ты говоришь о том старом деревенском лекаре?

— Да, который основал клинику для прокаженных в Африке, в Ламбарене. Он посвятил жизнь исцелению больных, работал в самых примитивных условиях в забытых богом джунглях…

— Да ну тебя. Не может быть.

— Что один человек может совершить так много? Уверяю тебя, Боб, он был очень известен в наше время — может быть, не в Техасе, но тем не менее…

— Нет. Не то чтобы он не мог все это сделать, в этом я как раз не сомневаюсь. Но он же здесь. В Аду. Если этот старикашка такой, каким ты его описываешь, то он, черт побери, святой. Может быть, он убил свою жену или совершил еще что-нибудь в этом роде? Скажи на милость, что святой может делать в Аду?

— А что мы делаем в Аду? — спросил Лавкрафт.

Говард покраснел и отвернулся.

— Ну… я думаю, были такие поступки в нашей жизни… которые могли считаться грехом в строгом смысле…

— Никто не понимает правил Ада, Боб, — мягко сказал Лавкрафт. — Грех тут ни при чем. Ганди здесь, ты представляешь? Конфуций тоже. Разве они грешники? А Моисей? Авраам? Мы стараемся спроецировать наше собственное ничтожное мнение, наше патетическое школьное представление о наказании за плохое поведение на это странное место, где мы оказались. Мы все хорошо знаем, что здесь полно героических злодеев и злодейских героев… и людей вроде тебя и меня… и Альберт Швейцер тоже здесь. Великая тайна. Но, возможно, когда-нибудь…

— Ш-ш-ш, — сказал Говард. — Пресвитер Иоанн собирается с нами говорить.

— Господа послы…

Они поспешно повернулись к императору.

— …с какой миссией вы направлены сюда? Ваш король ищет союза, как я полагаю? Для чего? И против кого? Он опять поссорился с каким-нибудь папой?

— Боюсь, что со своей дочерью, Ваше Величество, — ответил Говард.

Пресвитер Иоанн, играя изумрудным скипетром, пристально смотрел на техасца.

— С Марией, вы имеете в виду?

— С Елизаветой, ваше величество, — сказал Лавкрафт.

— Ваш король самый вздорный человек, которого я знаю. Я думал, что в Аду достаточно развлечений, и необязательно спорить с дочерьми.

— Его дочери самые сварливые женщины в Аду, — заметил Лавкрафт. — В конце концов, плоть от его плоти, и каждая из них королева, правящая скандальным королевством. Елизавета, мой господин, послала отряд своих исследователей на Окраины, а королю Генриху это не понравилось.

— Неужели? — Елюй-Даши оживился, проявив наконец интерес к разговору. — А мне никто не доложил. Нечего ей делать на Окраинах. Это не ее территория. Остального Ада для Елизаветы вполне достаточно. Что ей здесь надо?

— Колдун Джон Ди сказал ей, что где-то здесь должна быть дорога, по которой можно выбраться из Ада.

— Из Ада нет дороги.

Лавкрафт улыбнулся: