Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

В тот день валун вырвался и полетел в свободном падении, и до того момента я в полной мере не осознавала, что мы можем полностью потерять контроль над состоянием находящегося на нашей ответственности пациента. Дело было не в том, что мы недостаточно старались: злой рок, или, если уж на то пошло, сама судьба вырвала у меня валун из рук. Я неслась за ним со всех ног, проводя СЛР (сердечно-легочную реанимацию) в забрызганном кровью белом медицинском костюме (именно костюме, а не белом халате, в котором ходит врач) и вызывая реанимационную бригаду – этих профессионалов, как правило, из отделения интенсивной терапии, обученных «быстрому реагированию», которые пытаются реанимировать умирающих пациентов. Медсестры и врачи сделали все, что могли, для того пациента, однако им не удалось его спасти, и в конечном счете человека, который мог бы жить, разговаривать и смеяться, не стало.

Я отгоняю от себя это воспоминание и встаю с кровати. На дворе начало ноября, и на улице все еще темно. Готовясь к встрече с прохладой поздней осени Питтсбурга, я надеваю утепленное трико и шерстяной свитер с надписью «Ride Like a Girl» (Езжу, как девчонка). В свитере я чувствую себя молодой.

Увлекшись расчесыванием волос, я почти забыла надеть свой кулон в форме сердечка между буквами «Я» и «Т-Е-Б-Я». В центре сердца расположены крошечные рубины так, что, когда на них падает свет, сердце словно начинает светиться жизнью, будто оно настоящее. Артур подарил мне этот кулон на нашу годовщину несколько лет назад. Заведя за шею обе руки, я защелкиваю застежку, довольная тем, что это напоминание о нашей любви будет греть мне сердце в больнице.

В полной тишине, царящей в столь ранний час дома, я спускаюсь на первый этаж. Артур все еще спит, как и наши трое детей. Задумавшись о них, я непроизвольно улыбнулась: нашему сыну четырнадцать, близнецам-дочкам – одиннадцать, у всех та или иная версия папиных кудряшек, а девочки, как и я в свое время, блондинки. Все они встанут еще не скоро после того, как я уйду. Даже собака не просыпается вместе со мной так рано, однако, по правде говоря, мне так даже нравится.

В утренней тишине я делаю мысленный снимок кухни, чтобы захватить с собой кусочек дома. Дом – это прививка от стресса, которым наполнены будни медсестры.

Ах да, еда! Из миски с фруктами я схватила банан, быстренько сняла с него кожуру и слопала, запив стаканом воды. Мне следовало пожарить себе яйца, сделать тосты, а то и вовсе сварить кашу, однако я встала недостаточно рано, чтобы успеть что-либо из этого сделать, да и в любом случае рано утром мне есть не особо-то хочется. Моя мама говорит, что, когда я работаю, то питаюсь очень нездорово. Ага. Она права, и я прекрасно осознаю всю иронию этого, однако мое дежурство начинается в семь утра, а раньше девяти аппетит ко мне обычно не приходит. Ничего не могу с этим поделать.

Что же насчет обеда? Я беру йогурт, яблоко, быстренько делаю сэндвич с индейкой – главное, поменьше майонеза – и укладываю все это в свою велосипедную сумку. Еда из столовой на вкус вся одинаковая, так что я стараюсь брать обед с собой. Я вижу свое отражение в раздвижной стеклянной двери. Боевого настроя на лице пока не видно: мои голубые глаза выдают мою выжидательную настороженность. Присев на ступеньке, я завязываю свои велосипедные ботинки – в доме все так же тихо. Затем я надеваю ярко-желтую мембранную куртку, прячу от ветра под шарф шею и набрасываю на плечо сумку.

Я направляюсь в подвал Нормана Бейтса (герой-психопат из хичкоковского «Психо»), как любит называть его один из наших друзей. Там я держу свой велосипед. Чучело мертвой матери там не увидишь, однако можно найти не одну паутину, а из-за слабого освещения углы кажутся еще более мрачными. В детстве подвал нашего дома меня до ужаса пугал, а моя лучшая подруга любила рассказывать всякие истории про те ужасы, что выпадают на долю девочек в таких жутких подвалах. Ума не приложу, зачем вообще ее слушала. Должно быть, мне доставляли удовольствие нервный трепет и страх, которые возникали из-за превращения нашего обычного подвала в столь зловещее место.

Мой велосипед стоит рядом с четырьмя остальными велосипедами моей семьи. Наш подвал – это своего рода переходное место, портал между повседневными радостями и домашними проблемами и миром больницы с его высочайшими ставками. Я надеваю на голову шлем и ухожу, с небольшим трудом протиснувшись с велосипедом через низкую дверь и заперев ее за собой. Как обычно, я опаздываю. Я включаю велосипедные фонари, сажусь и отправляюсь в путь.