Смена климата

Как и положено упырю, сыну ночи, порождению тьмы, домой Заноза являлся из-под земли. И из дома, понятно, уходил под землю. Снаружи его склеп давно зарос плющом, хмелем и клематисом, выглядел крайне романтично, и даже самый невнимательный наблюдатель увидел бы, что каменные двери не открывались уже несколько десятков лет.

Удобно. Безопасно. Еще и красиво.

Фамильный склеп в фамильных владениях, в парке Семендер-холла. И его маскировка была естественной — цветы, плющ, мох — все выросло само. Заноза присматривал за клематисом — тот мог замерзнуть в особо суровые зимы, — но в остальном предоставил природе полную свободу. Да и о клематисе пекся не столько для поддержания маскировки, сколько из любви к красивым цветам. Он не беспокоился, что кто-то обнаружит его убежище. Склеп располагался в части парка настолько запущенной, что никто не полез бы туда добровольно. Кому надо прорываться сквозь подлесок, обдираться о колючки и спотыкаться на корнях, только для того, чтобы проведать чужих, давно истлевших мертвецов?

Если б в Семендер-холле водились дети, они, конечно, разведали бы тут все, содрали цветы и плющ с мраморных стен, обнаружили, что дверь склепа заперта изнутри и черт знает, что придумали бы по этому поводу. Может даже рассказали бы родителям. А люди в нынешние времена пошли нервные и осторожные, им ничего не стоит заподозрить в запертом изнутри склепе гнездо террористов, перевалочную базу контрабандистов или наркоторговцев, или еще что-нибудь, столь же увлекательное и настолько же далекое от правды.

Никто ведь не додумается, что в склепе обитает обычный мертвец.

Поэтому Заноза никогда не сдавал Семендер-холл семьям с детьми.

Владелец дома жил в Америке, в Хайронтире, и называл Хайронтир Нью-Йорком, потому что был человеком, а не вампиром. О вампирах он, наверное, вообще не знал. Создавая себе личности для удаленного взаимодействия с живыми, Заноза не вдавался в детали. Не продуманные до мелочей, эти люди не были настоящими, и он мог пользоваться ими без риска поверить. А то ведь стоит однажды вообразить, будто парень с фамилией Спэйт действительно живет в Хайронтире, распоряжается оттуда недвижимостью в Англии, даже не помышляя о приезде сюда, и очень легко можно забыть о том, что и фамилия, и недвижимость — твои, а не его. Легко можно забыть, что его вообще не существует.

В сочетании с уверенностью в собственном не-существовании, воображение может завести слишком далеко.

Заноза с удовольствием провел бы день в поиске информации о Ясаки и Турке. Тийрмастер знал о них достаточно, чтобы попросить о помощи, а раз знал тийрмастер, значит, знали и другие. Немногие, но их хватило бы. Заноза давно перестал поддерживать отношения с другими мертвецами, он и с живыми встречался лишь постольку, поскольку нуждался в пище, однако восстановить старые связи не составило бы труда. Кто ему откажет, если подойти к делу правильно? Никто из тех, с кем довелось свести хоть сколько-то близкое знакомство.

Добровольное отшельничество придется прервать, с этим Заноза уже смирился. Даже рад был, пусть и понимал, что радость — следствие использования дайнов этой ночью. Зачарованные люди относились к нему, как к лучшему другу, с готовностью отзывались на любые, самые странные просьбы, стремились помочь во всем, в чем угодно. Эмпатия заставляла испытывать в ответ схожие чувства, и каждая новая встреча прошедшей ночи, каждое новое знакомство все сильнее располагали к тому, чтобы покончить с мизантропией, вернуться к жизни, которую вел до конца Второй мировой.

Это пройдет.

Уже много лет он способен был хорошо относиться лишь к тем, кого зачаровывал. Времена, когда люди, живые и мертвые, нравились ему потому лишь, что не делали ничего, чтобы не понравиться, давно прошли. А полсотни лет отшельничества упрочили мизантропию. Попробуй-ка сохранить хорошее отношение к людям, не давая им возможности проявить себя с хорошей стороны! Да хоть с какой-нибудь стороны, кроме самых плохих.

Мысль о восстановлении старых контактов уже не казалась такой удачной, как перед рассветом. Эффект дайнов спадал, да и воспоминания о причинах, сделавших мизантропию и отшельничество естественным и единственным выбором, не располагали к изменению привычного образа существования. Не получится ведь просто явиться из небытия, заявить: «хай, чуваки, я знаю, мы не виделись пятьдесят лет, но прямо сейчас мне нужно, чтоб вы рассказали все, что знаете о Турке и Ясаки», а потом снова исчезнуть. Так нельзя. Это некрасиво и невежливо. Кому-то можно будет оказать ответную услугу и покончить на этом на следующие пятьдесят лет, но есть и те, кто вместо услуги пожелает заручиться обещанием. Наверняка, неудобным. Чем-нибудь вроде: «я помогаю тебе сейчас, а ты поможешь мне когда-нибудь».