Смена климата

Храни Аллах! Высадиться на яхту, выяснить, что там происходит и вмешаться, если будет необходимость — это правильно и разумно, но Халька Алаа следует оставить на берегу. Он, в конце концов, тийрмастер, да еще и лишившийся комеса. Его самого охранять надо.

Или… использовать для отвлекающего маневра? Для Алаа дайны принуждения опаснее, чем для Минамото, но бой, даже с неуязвимым мертвяком, не займет много времени, если не дать противнику времени на подготовку. Арса просто не успеет ничего сделать.

Неуязвимость таких как он — относительна. Это лишь большой запас прочности, сверхъестественно-большой, и имеющий сверхъестественное же внешнее проявление. «Неуязвимые» вампиры могли становиться нематериальными. В этом состоянии пули и клинки были опасны для них не больше, чем для воздуха или воды, но даже у самых старых мертвецов способность имела ограничения. Стреляй в воздух, руби воду, и, рано или поздно, сумеешь повредить врага достаточно, чтобы воплотить.

Такова теория. На практике нематериальность старых вампиров была… анизотропной. Так говорил Заноза, и Хасан незаметно для себя привык использовать его определение. Ну, да, разумеется, Заноза при всей ненависти к ратуну, унаследовал старую кровь со всем ее волшебством. И пусть Арса никогда не учил его ничему полезному, самые простые вещи мальчик делал инстинктивно. Например, становился нематериальным при угрозе получения серьезной раны. Или несерьезной… Случалось, что и подзатыльник от Хасана — полностью заслуженный — проходил сквозь белобрысую голову, как сквозь воздух.

— Мозга нет! — гордо объяснял Заноза. — Одни инстинкты.

Так вот, стрелять или драться он мог, даже оставаясь неуязвимым для атак. Как любой из них — любой из вампиров со старой кровью. Поэтому практика побеждала теорию с разгромным счетом. Удары, нанесенные старому мертвецу, рано или поздно должны были достигнуть цели, но обычно старый мертвец разделывался с противником раньше. Эта закономерность позволяла им оставаться старыми достаточно долго, чтобы по-настоящему поверить в свою неуязвимость. И делала уязвимыми.

Заноза считал этот парадокс простым, а, значит, скучным. Но для практического применения, чем проще — тем лучше.

А Алаа все равно не переубедить. Он прекрасно умеет делать вид, будто не понимает, о чем ему говорят.

Выяснилось, что, помимо прочих достоинств, неотличимых, увы, от недостатков, хозяин Алаатира умел еще и сводить с ума. Не так как Заноза, а в самом буквальном смысле. Хасан сам чуть не спятил, пока Алаа пытался объяснить ему, что имеет в виду. Дело осложняло то, что тийрмастер, оказывается, боялся высоты, а время на объяснения выдалось только в вертолете, на котором предстояло догнать уходящую в океан яхту. Алаа трудно было сосредоточиться, хотя, пожалуй, Хасан не понял бы его и в более подходящих условиях.

— Они сходят с ума, когда думают, что завеса спала и за ней правда, но правда в том, что я снимаю завесу, за которой каждый видит ложь, которая ему угодна. Правду видеть нельзя, ангелы следят за этим.

Ангелам стоило бы сделать что-нибудь, чтоб безумцы вроде Алаа вообще не могли разговаривать.

Но о том, что под воздействием некоторых дайнов люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле, уже приходилось слышать. Об этом и об управлении эмоциями. Мисс Досс, названная сестра Занозы, сумасшедшая, как… ну, да, как Хальк Алаа, насылала видения на детей в своем хосписе.

Стоило вспомнить об этом, и в словах тийрмастера появился смысл.

Лайза Досс превращала умирание подопечных в сказку, и, вроде бы, тоже говорила, что они придумывают все сами, а она лишь помогает увидеть придуманное. Дети, да еще и смертельно-больные, ничего плохого вообразить не могли хотя бы потому, что плохого им хватало в реальности, из которой они попадали в хоспис. Ну, а воображение взрослых людей, здоровых и отнюдь не безгрешных, вместо сказки рождало чудовищ.

И сводило с ума.

Насколько помнил Хасан, «снятие завесы» у Лайзы действовало на всех обитателей хосписа без исключения и приводило к большой текучке кадров среди персонала. Сгорали люди на работе. Детям — сказки, а взрослым — ничего хорошего.

— Вы можете выбирать, для кого снять завесу? — спросил он у Алаа.

Тот настолько удивился, что даже перестал с ужасом смотреть на воду внизу. Уставился на Хасана в полном недоумении:

— Вы думаете, что увидите своих чудовищ? Мистер Намик-Карасар, да это чудовища видят вас перед смертью.

— Ну, спасибо…

Уверенность Занозы в том, что из него можно вить веревки и нет никаких поводов бояться или хотя бы делать вид, что боишься, вдруг перестала казаться такой уж раздражающей. Страх врагов — дело хорошее, правильное дело, но страх союзника, превратившегося, между прочим, в подзащитного — это никуда не годится. С репутацией «Убийцы вампиров» надо что-то делать.

Но что с ней сделаешь теперь, после победы в войне за Алаатир? Не раздавать же тийр обратно прелатам. Да и прелатов тех уже нет…

Надо вытаскивать Занозу и пусть он что-нибудь придумывает.