Смена климата

А Сондерсу все равно удалось спереть киноварную пилюлю. Пусть даже, он подменил ее в лаборатории, а не в хранилище, один хрен, никакого толку от защитных устройств там, где они действительно нужны.

Сам Заноза предпочел бы включить чертовы огнеметы.

Если б только от знания, кто же из вампиров уже попал под контроль, не зависело его дальнейшее существование. Пока не закончены дела с ратуном, уходить нельзя. А чтобы остаться — нужно навести порядок в тийре и окоротить венаторов. А чтобы навести порядок и разобраться с венаторами — нужно знать, с кем из вампиров еще можно иметь дело.

С Турком можно…

Шайзе. Существование Турка, между прочим, тоже под угрозой. И Ясаки. И Лайзы. И все это думано-передумано не на один раз за три-то недели.

— Ирли уверен, что у тебя есть право открыть хранилище, — сказал Турок, не подозревавший, что Заноза его уже практически похоронил. — Мне нужна эта уверенность, вся, сколько ты можешь дать. Остальное — дело техники. Любой механический замок без заговора защищает только от людей, не от вампиров.

— Ты не ошибешься в коде? — за скепсис в голосе Заноза бы сам себе дал в глаз. Турок ограничился терпеливым взглядом. От взгляда почему-то стало хуже, чем если б Турок ему и правда врезал.

Нет, не от взгляда. От упущенных возможностей, которые Заноза еще не рассматривал даже гипотетически, о которых он пока вообще не думал, и которые уже… всё… которых просто нет и никогда не было. Неизвестно каких. Что-нибудь могло быть, любое, плохое или хорошее, а не будет ничего.

Ну, и ладно.

Блин. Жалко. Но жалеть о том, о чем даже не знаешь, плохо это или хорошо, о том, чего нет, не было и не будет — это еще глупее, чем быть вампиром.

— Мне надо рассказывать тебе о том, что такое дайны убеждения? О том, что никто никогда не соглашался пойти под них добровольно, и для этого есть причины? О том, что ты изменишься…

— Уилл… — это казалось невозможным, но терпения во взгляде Турка стало еще больше, — заткнись, ради Аллаха.

— Эффект будет временным, — Заноза правильно понял просьбу заткнуться. От него требовалось перестать паниковать, и перейти к техническим деталям, — не то воздействие, которое остается навсегда. Но зато — самое сильное. Сродни узам между най и ратуном, только еще сильнее. Потом, когда действие закончится, тебе захочется меня убить, я предпочел бы, чтоб ты воздержался от этого.

— За что мне тебя убивать?

— Ты не забудешь то, что чувствовал. Это… помнить такое… чертовски неудобно. Если я не буду попадаться тебе на глаза, давать о себе знать, желание убить постепенно пройдет. Наверное. Да хрен знает, ты мстительный. С другой стороны, я зашибись умею прятаться. В крайнем случае, свалю отсюда вместе с Ясаки.

— Если так, то до крайности доводить нельзя, — Турок не смеялся, он даже казался серьезным, но в глубине черных глаз по-прежнему таилась улыбка. Он, вообще, хоть слово слышал? Хотя, ему-то что, он ничего не теряет.

Заноза не пытался понять, откуда у него самого ощущение потери. Давно зарекся разбираться в себе. Безнадежное дело.

— Ирли, иди на пост, — велел он. — По западному коридору. В восточный не суйся.

— Слушаюсь, — венатор вытянулся, развернулся и вышел за дверь.

Надо убить его. И тех четверых, которых обезвредил Турок.

Убивать не хотелось. Так. О чем он еще не сказал? Как все это… неожиданно и от того бестолково. Кто, вообще, сам, по своей воле, просит, чтоб его зачаровали? Так не делается!

А куда деваться?

— Если тебя «поведет», я возражать не буду. Имей это в виду и сосредоточься на сейфе, ок?

Что за подлость?! Он не раз уже видел настоящую улыбку Ясаки, и она ему не нравилась. Было бы хорошо, если б японец вообще никогда не улыбался. И он ни разу еще не видел, чтоб Турок улыбнулся иначе, чем глазами. До этой минуты. Но сразу захотелось увидеть его улыбку снова.

Кто тут кого, на хрен, зачаровывает?

— Сосредоточусь на сейфе, — пообещал Турок, — спасибо, за обещание. Я ведь правильно понял, что это не угроза?

— Да иди ты!

— Тебя трясет, — это было сказано абсолютно серьезно. — Я понял инструкции, внял предупреждениям, теперь ты меня послушай. Во-первых, тебе не нужно будет сбегать с Ясаки, потому что я не захочу тебя убивать. Ты обо многом знаешь больше, чем я, во многом лучше разбираешься, и нет ничего оскорбительного в том, что какое-то время я буду считать тебя абсолютным авторитетом. Это понятно?

— Посмотрим.

— Во-вторых, меня не «поведет». Чем бы ни были твои дайны, они не яд, и не порча, они действуют на то, что уже есть на уме и в сердце, а меня не интересуют дети.

Чего?! Какие, на хрен…

— Я не ребенок!

— Ты так думаешь.

— А ты. Ни хрена. Обо мне. Не знаешь.

Вот только разозлиться сейчас не хватало. Злость — паршивое подспорье в дайнах. Мать его, и на что тут злиться? На то, что Ясаки прав? На то, что Турок ошибается? На то, что хочется, чтобы было наоборот?

— У нас еще будет время на то, чтобы обсудить, что именно я знаю, и к каким выводам пришел. А пока давай ты будешь злиться на то, что сейф закрыт. Это более конструктивно, если я правильно понимаю, как действуют твои дайны.