СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.

Была и еще одна встреча с Мехлисом, когда случилась драка пехоты с кавалеристами-башкирами на почве дележа захваченных трофеев. Тогда он немедленно созвал всех начальников Особых отделов армий и прочитал им лекцию об интернационализме и нерушимой дружбе народов. Все понимали, что потасовка между стрелками и кавалеристами произошла из-за брошенного немцами барахла. Но Мехлис усмотрел в этом национальный конфликт и упрекал особистов в том, что они не ведут предупредительную работу по выявлению фактов шовинизма в частях. Никто не возразил ему, но все поняли, что он хотел показать свою волю и влияние на органы контрразведки, чтобы создать легенду о своем могуществе. По агентурным сведениям особистов, офицерский корпус был на стороне комфронта. Все знали о его командном и штабном опыте работы в войсках с самого начала войны. Штаб его фронта был воплощением аккуратности и порядка. А штабы частей пополнились офицерами, — способными к штабной работе, и в этом была заслуга генерала Соколовского. А что касалось Мехлиса, то, как сказал поэт, «…без радости была любовь, — разлука будет без печали», — слишком уж он перегибал палку и все заботился об авторитете политорганов. И, конечно, любил, чтобы его восхваляли, но грубой лести не выносил, а вот если кто-то намекал ему о его масштабном понимании марксизма, а еще лучше, если упоминался Институт Красной профессуры, где он закрепил свое политическое образование, тогда, как рассказывали свидетели этих бесед, его нельзя было остановить — он мог часами со слезами на глазах рассказывать о кузнице интеллектуальных партийных кадров…

Вошедший старшина прервал размышления Туманова о судьбе руководителей фронта и доложил о прибытии Бондарева. Евгений Иванович достал заметки, сделанные им во время телефонного разговора с Бондаревым, и несколько минут сидел в раздумье. Он свято соблюдал правило — принимать решения только тогда, когда уже собраны исчерпывающие сведения! Не допускал скоропалительных выводов: делал все основательно и весомо. Такую традицию он установил и для своих подчиненных, а потому прослыл среди них требовательным, но справедливым. Он хорошо помнил, как несколько месяцев назад сам подписал рапорт о выдвижении Сазонова на место начальника отдела взамен убитого майора Гуськова. Тогда кадровики из фронтового управления хотели подсунуть на эту должность своего полуспившегося кадровика, но Туманов, не высказывая им вслух недовольства, быстро написал рапорт о заполнении вакансии и утвердил его прямо у начальника управления. А теперь ему надлежало рассмотреть официальное обвинение против своего выдвиженца и решить его судьбу! Тут же, на столе у него, лежала справка по личному делу майора Бондарева. В ней все было гладко: грамотой не обижен — средне-техническое образование, послужной список без замечаний, политически подкован, морально устойчив, в действующей армии с марта сорок второго года, призван по партмобилизации.

Вошел Бондарев и, доложив о прибытии, протянул рапорт Евгению Ивановичу. Пока тот читал его, Алексей Михайлович сидел за приставным столиком, рассматривая зеленое сукно большого стола, с волнением ожидая реакции полковника. Туманов, прочитав до конца, предложил Бондареву рассказать подробнее по всем пунктам, в чем именно он обвиняет Сазонова. И предложил начать с того факта, когда его начальник преступно затягивал проверку подготовленной разведгруппы. И, успокоенный внимательно-заинтересованным и даже поощрительным взглядом собеседника, Бондарев полностью пришел в себя и с большим оживлением, без запинки пояснил весь этот эпизод, не забыв при этом упомянуть о своих заслугах по выполнению боевого приказа Центра.

Когда он с ненужными подробностями стал излагать технику проверки каждого кандидата, Туманов остановил его и начал задавать вопросы о том, какие основные требования заложены в приказах Центра по проверке лиц, привлеченных к сотрудничеству с военной контрразведкой. Это было слабое место у Алексея Михайловича, и полковнику с первых же слов стало ясно, что Бондарев не знает простейших азов особистской работы. Как могли кадровики направить его в отдел без подготовки и почему он согласился занять эту должность, не пройдя стажировку, возмущался про себя Туманов. Его удивляли самонадеянность и апломб майора. Из его пояснений можно было заключить, что он единственный в отделе как бывший политработник может правильно оценить всестороннее значение фактов и дать им верное толкование на основе его опыта политотдельской работы. А его часто повторяемые фразы «поверьте мне как бывшему политработнику», «мой политический опыт подсказывает мне…» вызывали у Туманова легкое раздражение и антипатию к собеседнику. И тут же он спокойным тоном, но строго и непреклонно отверг первый пункт рапорта о бюрократизме и перестраховке его начальника, указав при этом Алексею Михайловичу на слабое знание им приказов, и вынудил его согласиться, что он не прав в своем обвинении.