В связи со сказанным обращу внимание читателей на постановление Совета народных комиссаров СССР от 26 мая 1943 г. «О присвоении воинских званий начальствующему составу Красной армии»[2]
. В этом документе указаны фамилии тех, кто занял посты заместителей начальника ГУКР «Смерш», руководителей структурных подразделений Главка, фронтовых и некоторых армейских аппаратов военной контрразведки. Так вот, практически все они в начале 1950-х годов были уволены из советских спецслужб, многих лишили генеральских званий и государственных наград. Около десяти человек по надуманным обвинениям подверглись аресту и длительному содержанию под следствием. А обвинялись они ни много ни мало в контрреволюционном преступлении, предусмотренном статьёй 58–16 Уголовного кодекса РСФСР, то есть в измене Родине, совершённой военнослужащим. Троих генералов приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Насколько известно, попытки реабилитировать расстрелянных неоднократно предпринимали их родственники, но безуспешно. К примеру, уголовное дело в отношении начальника ГУКР «Смерш» В.С.Абакумова пересматривали два раза. В итоге с него всё-таки сняли обвинения в шпионаже, но не реабилитировали полностью. Военная коллегия Верховного Суда посчитала доказанным превышение им служебных полномочий и злоупотребления по службе. Это, по моим сведениям, касается лишь периода, когда он занимал должность министра госбезопасности СССР (1946–1951), но не относится ко времени Великой Отечественной войны. То же самое можно сказать и о других чекистах, находившихся в начале 1950-х годов под следствием.Уголовные дела на осуждённых (включая и В.С.Абакумова) до сих пор недоступны исследователям: не истекли ещё 75 лет со времени вынесения приговора. Именно такой срок определён соответствующими нормативными актами. А архивисты обязаны их исполнять, что и делают на практике.
Возможно, следователи при производстве допросов арестованных не затрагивали вообще, либо не детализировали информацию, связанную с проведением последними конкретных мероприятий, имевших отношение к оперативной и следственной работе органов военной контрразведки в 1941–1945 гг.
Ведь даже те, кто в ранний период руководства страной Н.С.Хрущёвым не был доведён следователями и судебными инстанциями до расстрела, никаких мемуарных записок не оставили. Не до мемуаров было, к примеру, чекисту с 1919 г. генерал-лейтенанту М.И.Белкину (бывшему начальнику УКР «Смерш» Северо-Кавказского, а затем 3-го Прибалтийского фронта) и генерал-лейтенанту А.А.Вадису, возглавлявшему последовательно органы военной контрразведки Центрального и 1-го Белорусского фронтов, а также УКР «Смерш» Группы советских оккупационных войск в Германии. В начале 1950-х годов их, как и многих других чекистов, не только лишили генеральских званий, правительственных и ведомственных наград, но также пенсий и даже полученного на законных основаниях жилья. Михаил Ильич Белкин до конца своих дней трудился в Москве рядовым рабочим на автозаводе имени И.А.Лихачёва, а Александр Анатольевич Вадис работал сторожем одного из институтов и проживал в переполненной коммунальной квартире.
Кто бы в то время поверил написанному заслуженными контрразведчиками? Ведь уже был напечатан и широко обсуждался в определённых кругах интеллигенции рассказ А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича»[3]
. Этот рассказ был даже представлен к Ленинской премии с одобрения, кстати говоря, первого секретаря ЦК КПСС Н.С.Хрущёва[4].Главный герой рассказа Солженицына рядовой солдат Иван Шухов якобы вынужден был признаться в шпионаже в пользу немецкой разведки под угрозой расстрела со стороны оперативных работников и следователей Особого отдела НКВД одной из армий. Другой персонаж этого же рассказа, капитан 2-го ранга Буйновский, — ещё одна жертва контрразведчиков периода войны.
Авторы многих других художественных произведений и газетно-журнальных статей конца 1950-х — конца 1960-х гг., пусть менее талантливые и раскрученные, чем Солженицын, а также и герои их творений имели, как правило, «общие элементы биографий» — якобы совершенно безвинно пострадали, ощутив на себе репрессивные действия сотрудников «Смерша» или органов НКВД — НКГБ. Возможно, в отдельных случаях так оно и было: военные условия, конечно же, не могли не сказываться на тщательности расследований, не способствовали детальной реконструкции реальной картины случившегося с тем или иным военнослужащим, подозреваемым в совершении преступления.