Звук продолжительного поцелуя. Эраст Петрович поморщился, вспомнив отвращение на лице Ванды. Дверь хлопнула.
Герр Кнабе, насвистывая, пересек двор и исчез.
Фандорин бесшумно спрыгнул вниз, с облегчением потянулся, расправляя затекшие члены, и двинулся следом за вандиным знакомцем. Дело приобретало совсем иную окраску.
Глава пятая,
— …А п-предложения мои сводятся к следующему, подытожил Фандорин свой рапорт. — Немедленно установить негласное наблюдение за германским подданным Гансом-Георгом Кнабе и выяснить, с кем он связан.
— Евгений Осипович, не лучше ли будет арестовать мерзавца? — насупил крашеные брови генерал-губернатор.
— Арестовать его без улик никак невозможно, — ответил обер-полицеймейстер. — Да и бессмысленно, калач-то тертый. Я бы, ваше сиятельство, лучше взял эту Ванду и как следует тряхнул. Глядишь, и улики бы нашлись.
Четвертый участник секретного совещания, Петр Парменович Хуртинский, промолчал.
Заседали уже давно, с самого утра. Эраст Петрович доложил о событиях вчерашнего вечера и о том, как проследил за таинственным посетителем, который оказался немецким коммерсантом Гансом-Георгом Кнабе, проживающим в Каретном и представляющим в Москве берлинскую банковскую контору «Кербель унд Шмидт». Когда коллежский асессор пересказал зловещий разговор между Кнабе и Вандой, рапорт пришлось временно прервать, потому что князь Долгорукой пришел в сильнейшее волнение и, потрясая кулаками, закричал:
— Ах негодяи, ах мерзавцы! Неужто погубили витязя земли русской? Неслыханное злодеяние! Мировой скандал! Ну, германцы за это заплатят!
— Полноте, ваше сиятельство, — успокаивающе прошелестел начальник секретного отделения. — Слишком сомнительная гипотеза. Отравить Белого Генерала? Бред! Не верю, что немцы могли пойти на такой риск. Это же цивилизованная нация, а не какая-нибудь Персия!
— Цивилизованная? — недобро оскалился генерал Караченцев. — Мне вот тут Российское телеграфное агентство прислало статейки из сегодняшних газет, британской и немецкой. Как известно, Михаил Дмитриевич обе эти страны не жаловал, и секрета из своих воззрений не делал. Однако сравните тон. Вы позволите, ваше высокопревосходительство? — Обер-полицеймейстер нацепил пенсне и достал из папки листок. — Английская «Стандарт» пишет:
«Соотечественникам Соболева трудно будет его заменить. Одного его появления на белом коне впереди боевой линии бывало достаточно, чтобы возбудить в солдатах энтузиазм, которого едва достигали ветераны Наполеона I. Кончина такого человека в настоящем критическом периоде есть невознаградимая потеря для России. Он был врагом Англии, но в этой стране следили за его подвигами едва ли с меньшим интересом, чем в его отечестве».
— Что ж, откровенно и благородно, — одобрил князь.
— Именно. А теперь зачту из субботней «Бёрзен курьер». — Караченцев взял другой листок. — M-м… Ну вот хоть бы отсюда:
Губернатор возмутился:
— Бесстыдство! Конечно, антигерманские настроения покойного известны. Все мы помним, что его парижская речь по славянскому вопросу произвела настоящий фурор и чуть не рассорила государя с кайзером. «Путь на Константинополь лежит через Берлин и Вену!» Сказано сильно, без дипломатий. Однако пойти на убийство! Неслыханно! Я немедленно сообщу его величеству! Мы колбасникам и без Соболева такую микстуру пропишем, что…
— Ваше сиятельство, — мягко остановил раскипятившегося губернатора Евгений Осипович. — Не дослушать ли сначала господина Фандорина?
Далее Эраста Петровича слушали не перебивая, однако его результирующее предложение — ограничиться установлением слежки за Кнабе — присутствующих явно разочаровало, о чем свидетельствовали их вышеприведенные реплики. Обер-полицеймейстеру Фандорин сказал: