Смерть Ахиллеса

2 часа 17 минут пополудни. Абонент 1 — мужского пола, абонент 2 — женского пола.

А1: Барышня, мне нумер 762… «Англия»? Здесь Георг Кнабе. Прошу позвать госпожу Ванду.

Голос (пол не определен): Сию минуту-с.

А2: Ванда у аппарата. Кто это?

А1: (Помета на полях: «С сего места всё по-немецки»). Я. Срочное дело. Очень важно. Скажите мне одно, делали ли вы с ним что-нибудь? Вы понимаете, о чем я. Делали или нет? Говорите правду, заклинаю!

А2: (после продолжительной паузы): То, что вы имеете в виду, я не сделала. Все произошло само. Но что с вами? У вас такой голос.

А1: Нет, правда не делали? О, благодарение Господу! Вы не представляете, в каком я положении. Это кошмарный сон.

А2: Я очень рада. (Одна фраза неразборчиво).

А1: Не шутите. Все от меня отвернулись! Вместо похвалы за проявленную инициативу — черная неблагодарность. И даже хуже. Может получиться так, что известное вам событие не отдалит конфликт, а наоборот, его приблизит — вот что мне передали. Но ведь вы ничего не сделали?

А2: Я же сказала: нет.

А1: А где склянка?

А2: У меня в нумере. И все так же запечатана.

А1: Я должен у вас ее забрать. Сегодня же.

А2: Я сегодня пою в ресторане и уйти не смогу. И так два вечера пропустила.

А1: Знаю. Я буду. Уже заказал столик. На семь часов. Не удивляйтесь — я буду замаскирован. Так нужно для конспирации. Захватите склянку с собой. И вот еще что, фрейляйн Ванда, в последнее время вы что-то много себе стали позволять. Смотрите, я не тот, с кем можно шутки шутить.

(А2, не отвечая, дает отбой.)

Стенографировал и перевел с немецкого Юлий Шмидт.

Внизу косым гвардейским почерком приписка:

«Не убрал бы он ее с перепугу, а? Е.О.»

* * *

Из туалета купчина вышел явно посвежевший. Сопровождаемый метрдотелем, вошел в залу. Обвел мутным взглядом столы с невозможной белизны скатертями, сплошь в сиянии серебра и хрусталя. Сплюнул на сверкающий паркетный пол (метрдотель только поежился) и наконец ткнул пальцем в стол (слава богу, свободный) возле стены. Слева — два богатеньких студента в компании заливисто хохочущих модисток, справа — рыжебородый господин в клетчатом пиджаке. Сидит, смотрит на сцену, потягивает мозельское.

Если бы не предупреждение агента Клюева, Фандорин нипочем не узнал бы герра Кнабе. Тоже мастер преображаться. Что ж, при его основной профессии это неудивительно.

В зале недружно, но с энтузиазмом зааплодировали. На невысокую сцену вышла Ванда — тонкая, стремительная, похожая в своем переливающемся блестками платье на волшебную змейку.

— Тоща-то, смотреть не на что, — фыркнула за соседним столом полненькая модистка, обиженная тем, что оба студента уставились на певицу во все глаза.

Ванда обвела залу широко раскрытыми сияющими глазами и без предварительных слов, без музыкального вступления, негромко запела — пианист-аккомпаниатор подхватил мелодию уже вдогонку и пошел плести легкие кружева аккордов вкруг низкого, проникающего в самое сердце голоса.

Зарыт на дальнем перекрестке

Самоубийцы труп в песок;На ним растет цветочек синий,Самоубийц цветок…Там я стоял, вздыхая… ВечерВсе сном и холодом облек.И при луне качался тихоСамоубийц цветок.

Странный выбор для ресторана, подумал Фандорин, вслушиваясь в немецкие слова песни. Кажется, это из Гейне?