Смерть Банни Манро

— О, мистер Манро, раз вы утверждаете, значит, так оно и есть. У меня-то память нынче такая, что, боюсь, забуду явиться на собственные похороны! Миссис Брукс грустно хихикает и приглашает Банни войти. Она ведет его через маленькую темную кухню, и Банни, окидывая взглядом ее распухшие лодыжки и компрессионные чулки, думает, что миссис Кэндис Брукс наверняка окажется классическим случаем пустой траты времени — одинокая бабуля, которой просто хочется поболтать. Он вспоминает, как отец брал его с собой по антикварным делам, и именно такие добродушные старушки становились его главной добычей — отец знал к ним подход и умел выдавить из них все, что хотел. В этом ему не было равных — не продавец, а настоящий соблазнитель. Но одно дело вымогать у них старинную мебель и совсем другое — пытаться продать им косметику.

— Надеюсь, новая девушка, которая приходит убираться, навела тут чистоту. Я никогда этого толком не знаю. Они приходят и уходят, эти девицы. Стоят мне целого состояния, а на самом-то деле, конечно, никому из них неохота присматривать за дряхлой старухой вроде меня.

— Лишние проблемы за ваши собственные деньги, миссис Брукс, — говорит Банни. Миссис Брукс снова хихикает и, постукивая белой палочкой, осторожно идет через кухню.

— Вы абсолютно правы, мистер Манро, — говорит она, а Банни тем временем внезапно ощущает выброс плазмы у себя в леопардовых трусах из-за воспоминания о том, как Милена Хак из Роттингдина брыкалась, орала и умоляла его кончить ей на лицо. Банни вслед за миссис Брукс проходит в гостиную, наполненную затхлым воздухом, — кажется, будто само время здесь закостенело, стало твердым и неподвижным. Полки забиты древними книжками, покрытыми патиной пыли, и пугающим призраком маячит в комнате отсутствующий телевизор. У дальней стены стоит “Безендорфер” с открытой крышкой, распахнув рот, полный пожелтевших от времени зубов — через несколько лет он станет хорошей находкой для какого-нибудь предприимчивого антиквара, думает Банни и, бессмысленно указав рукой на пианино, обращается к слепой старушке с вопросом:

— Вы играете? Миссис Брукс изображает скрученными артритом руками лапы когтистого чудовища и смеется совсем как маленькая девочка.

— Только на Хэллоуин, — говорит она.

— Вы очень доверчивы, — продолжает беседу Банни. — Вы часто пускаете в дом незнакомцев?

— Доверчива? Глупости! Я одной ногой уже прочно стою в могиле, мистер Манро. Что с меня возьмешь? Постукивая по мебели похожей на антенну палочкой, миссис Брукс добирается до обитого ситцем кресла и медленно в него опускается.

— О, вы плохо знаете людей, — говорит Банни, смотрит на часы и вдруг вспоминает сон, который приснился ему прошлой ночью под воздействием алкогольных паров: во сне он нашел спичечный коробок, полный клиторов знаменитостей — Кейт Мосс, Наоми Кемпбелл, Памелы Андерсон и, конечно, Авриль Лавинь (среди прочих) — и безуспешно пытался тупой спицей для вязания проткнуть дырки в крышке коробка, а маленькие розовые горошины все это время кричали, задыхаясь без воздуха.

— Может, я и слепа, мистер Манро, но остальные органы чувств пока меня не подводят. Вы, например, кажетесь мне очень хорошим человеком. Миссис Брукс предлагает Банни стул напротив своего кресла, и внезапно его охватывает нестерпимое желание развернуться и убежать отсюда к чертовой матери — в этой комнате его не оставляет какоето страшное предчувствие, но он никуда не бежит, а садится и кладет чемоданчик с образцами на стоящий перед ним старинный столик с изогнутыми ножками. Банни с удивлением замечает, что на столике стоит огромный транзисторный приемник, и оказывается, все то время, пока Банни был здесь, по радио передавали классическую музыку. Миссис Брукс театрально замирает, а потом принимается раскачиваться взад-вперед.

— Бетховен, — произносит она с благоговением. — После Баха он лучший. Моцарту до них — как до звезд. Бетховен понимал страдание, как никто другой. Когда его слушаешь, чувствуешь, как глубока была его вера в Бога и как сильна любовь к миру.

— Для меня это все немного сложновато, — признается Банни. — Я простой труженик.

— Как прекрасно сказано у Одена: “Мы должны любить друг друга или умереть”. Деформированные руки миссис Брукс подергиваются на подлокотниках кресла подобно инопланетным паукам, и ее многочисленные кольца своим позвякиванием мешают Банни сосредоточиться. А с улицы доносится стервозное кудахтанье чаек и низкий гул приморского уличного движения.

— Вы читали Одена, мистер Манро? Банни вздыхает, закатывает глаза и с щелчком открывает чемоданчик с образцами.

— Банни, — говорит он. — Зовите меня Банни.

— Вы читали Одена, Банни? Банни чувствует, как над левым глазом булавкой покалывает раздражение.