Смерть диверсантам и шпионам!: Правда о СМЕРШе

Еще одна тема не дает покоя ревнителям нашей новейшей истории от «Суворова» до Г. Х. Попова. Эта большая и славная тема связана с именем Г. К. Жукова. Уж очень хочется указанным господам, несмотря на недостаток художественных и фактических средств и, прежде всего, талантов, хотя бы бросить тень на великого Маршала Советского Союза.

В 50-е годы я работал в центральном аппарате 3-го Главного управления контрразведки в качестве начальника отдела. Мы занимались обеспечением госбезопасности Генштаба и Министерства обороны. Ко мне по наследству от В. Абакумова перешли оперативные дела на крупнейших военачальников страны, в том числе трехтомное дело на Г. Жукова. В то время я рассматривал и подписывал постановления об уничтожении «компрометирующих» материалов на известных генералов и маршалов.

Дело на Г. Жукова велось под личным руководством B. С. Абакумова. Он имел личные счеты с Жуковым, относился к нему неприязненно. Надо ли говорить, что властная манера держать себя, без обиняков пытаться вникнуть в любые вопросы, что было свойственно для В. Абакумова послевоенного времени, пришлись не по вкусу Г. К. Жукову, который не считал нужным ни выставлять напоказ, ни скрывать своих отношений к людям. В достаточно резкой форме Г. Жуков указал В. Абакумову его место в период пребывания в ГСОВГ, чем заслужил ревнивое нерасположение последнего. Поэтому говорить об объективности В. Абакумова по руководству оперативным делом Г. Жукова не приходится. Тем более что В. Абакумов почувствовал настороженное отношение И. Сталина к Г. Жукову, особенно обострившееся после известных встреч Г. Жукова с Д. Эйзенхауэром, тогда еще американским командующим.

Просматривая оперативное дело на Г. Жукова, ощущалась явная субъективная тенденция, характерная для оперработников, работавших над сбором любых «компрометирующих» материалов. В деле было большое количество копий протоколов допросов и бесед с самыми разными людьми — от крупных военачальников до шоферов, охранников, поваров. В постановке вопросов и ведении дел чувствовалось желание получить на Г. Жукова «серьезный» материал.

Но ничего этого в протоколах не оказалось. Эпизоды, житейские мелочи, говорившие о жестком и требовательном характере Г. Жукова, требовательном прежде всего к себе, но это было хорошо известно и ранее. Много раз отмечалась жесткость Г. Жукова в отношении нерадивых подчиненных и его смелость при обсуждении военных вопросов с И. Сталиным.

Летом 1946 года, после снятия с должности Главнокомандующего Сухопутными войсками и назначения командующим войсками Одесского военного округа, Г. Жуков решительными действиями навел порядок в Одессе, где в то время царили уголовный произвол и бандитизм. В армии плохо решался квартирный вопрос. В короткие сроки Одесса была избавлена от бандитов, резко снизилось число грабежей и краж. Большинство нуждающихся в жилье офицеров получили квартиры.

То, что Г. Жуков провел эти дела быстро и решительно, не понравилось местным чиновникам, и они направили И. Сталину и в Политбюро несколько бумаг: Г. Жуков-де не считается с местными органами и якобы стремится возвеличить свою личность. Последний тезис о возвеличивании личности повторяется постоянно в самых разных документах. Так недоброжелатели трактовали исключительную любовь к Г. Жукову со стороны народа, и прежде всего со стороны военных. Отношение к нему в войсках действительно было восторженным, и, думаю, он мог бы достичь любой цели, если бы ставил ее для себя.

Через полтора года Г. Жуков был направлен в Свердловск командующим войсками Уральского военного округа.

В деле были справки о там, что при появлении Г. Жукова с женой в местном театре зрители, увидев его, устраивали овацию на 10–15 минут, прерывавшуюся криками: «Ура Жукову! Слава!» Теперь уже свердловские власти докладывали в Москву, что Г. Жуков стремится создать культ своей личности, раскланивается с публикой и «не делает жестов, направленных на прекращение аплодисментов в его адрес» (?!).

Из материалов дела было видно, что Г. Жуков вел себя достойно: сдержанно и скромно. Нередко общался с местным населением, часто выезжал на небольшие, в пять — семь человек, охоты. Никаких обид по поводу понижения его в должности не высказывал, не допускал, как ни хотели того услышать, и критических замечаний в адрес И. Сталина.

Тогда дело дошло до того, что в отсутствие Г. Жукова и членов его семьи на его даче был произведен обыск, о результатах которого, под грифами «Особой важности» и «Совершенно секретно», В. Абакумовым был представлен отчет на имя И. Сталина.

В документе приведен огромный перечень вещей, которые якобы были обнаружены на даче, причем многократно подчеркивалось, что все они немецкие. Для меня совершенно ясно, что В. Абакумов, подписывая этот документ, понимал, что приведенного им перечня никто проверять не будет. Туда можно было вносить все что угодно. Учитывая личные неприязненные отношения с Г, Жуковым, ясно, что В. Абакумов хотел этой бумагой вызвать гнев И. Сталина, а последствия его гнева известны.