Смерть длиною в двадцать лет

Громкоговоритель продолжал истошно вещать, поднимая накал страстей на трибунах, хотя близились сумерки, и ипподром скоро должен был закрыться. Тогда и проигравшие, и выигравшие должны были, по идее, ринуться опустошать близлежащие бары – кто залить горе, а кто отпраздновать победу.

Наконец дверь открылась, и молодой негр жестом пригласил меня войти.

– Только чур это было в последний раз, – сказал он, посторонившись и пропуская меня, и закрыл за мной дверь.

Я очутился в длинном узком коридоре с множеством выкрашенных зеленой краской дверей, снабженных пронумерованными медными табличками. Трудно было сказать, сколько за этими закрытыми дверями сидело людей, но я предположил, что эти ложи, как и трибуны внизу, были заполнены примерно наполовину. Где-то в середине коридора мне попалась одна некрашеная дверь без номера и таблички – скорее всего, чулан уборщика. Последняя дверь – под номером пятнадцать – была открыта.

Ложа была маленькая – всего на четыре кресла. И из нее хорошо просматривалась вся арена. По обе стороны кресел здесь были два телефона – для сообщения ставок. Мертон сидел в ложе один. Он расположился в самом крайнем кресле слева и даже не обернулся, когда я вошел.

Когда я подошел к нему с правой стороны, он, по-прежнему не глядя на меня, сказал:

– Присаживайтесь.

Я сел через одно кресло от него. В профиль он походил на императора с древнеримской монеты. На нем были темный костюм-тройка и белая накрахмаленная рубашка. Я не мог разглядеть его лучше, потому что в ложе было темновато. Видимо, любовь к сидению в потемках была их семейной чертой.

Он пока не произнес ни слова. Я тоже молчал. Голос комментатора в громкоговорителе объявил о начале последнего забега. Потом прогремел выстрел стартового пистолета, и голос комментатора возвестил о том, что забег начался. Комментатор затарахтел, как машинка дантиста, рассказывая нам то, что мы видели и сами. Мертон, не отрываясь, наблюдал за забегом, но лицо его выражало безразличие, и по нему трудно было сказать, делал он ставки или нет. Лошади унеслись в дальний конец дорожки, превратившись в крохотные фигурки, обогнули круг и снова начали приближаться, звук их копыт был едва различим в общем шуме. Красный и зеленый жокеи заметно выбились вперед, оставив позади остальных участников забега, шедших примерно вровень друг с другом. В последние секунды красный жокей чуть обогнал зеленого, и в таком порядке они пришли к финишу. Третья лошадь отстала от них всего на полкорпуса. Толпа хлынула с трибун к выходу. Выдохшийся комментатор продолжал что-то тараторить.

Наконец Мертон заговорил. Это был ровный и спокойный голос могущественного человека, еще не решившего, стоит ли ему употребить свое могущество.

– Что вы хотите?

– Ваши парни преследовали меня от самой студии, но работу свою они не сделали, не так ли?

– Это парни Хьюба, не мои. А Хьюб у нас иногда страдает повышенной возбудимостью.

– Я уж заметил. Особенно в том случае, когда кто-то проявляет интерес к его делам.

Оставив мое замечание без внимания, он снова спросил:

– Что вы хотите?

– Прежде всего, чтобы меня не держали за дурака.

– Вы не дурак. Тут Эл Нокс ошибся.

– А он считал меня дураком?

– Нет. Насколько мне известно, он вокруг себя дураков не держит.

– О, это вы просто плохо знаете обычных людей. Вам надо попробовать посидеть не в ложе, а на трибунах.

Мертон поднял руку и растопырил пальцы, давая мне знак замолчать.

– Что вы хотите?

– Ну, поскольку я нашел вас там, где мне посоветовала вас искать ваша дочь… – Я сделал паузу и, не добившись результата, продолжал: – …то я думаю, что хотел бы поговорить с вашим сыном.

– Это невозможно.

– А скажите, на кого я работаю – на вас или на студию?

– Это одно и то же.

– Нет, это не одно и то же. Это будет совсем не одно и то же, если я пойду в полицию со всем, что у меня имеется. Кое-что я до сих пор утаивал, но я не смогу делать это до бесконечности, и мне нужно знать, о каких вещах в каком ключе говорить.

– Я вот тут недавно прочел в газете одну историю, – сказал Мертон. – И поначалу загорелся идеей поставить по ней фильм, нечто очень таинственное и захватывающее. – Он мечтательно обвел руками круг в воздухе. – «Великое Неизвестное» – так бы он назывался. – Он помедлил немного и опустил руки. – Но потом я понял, что этот проект будет непривлекательным в коммерческом смысле. Но сюжет запал мне в душу и до сих пор не отпускает меня.

– Знаете, я думаю, было бы лучше, если бы я побеседовал с вашим сыном до того, как стану беседовать с полицией или прессой…

Пропустив мимо ушей мои слова, он продолжал:

– А вы знаете, что в джунглях Южной Америки есть люди, никогда не видевшие белого человека? Они живут в первобытном доисторическом обществе, охотятся, добывают себе пищу. Они почти не имеют одежды. Они живут как наши предки за далекие тысячелетия до нас. И не знают о нашем существовании.

– Откуда же тогда нам известно об их существовании? – спросил я.