Смерть Егора Сузуна

Забыв о директоре Афонине, Егор Ильич выходит из кабинета, останавливается на крыльце конторы и достает из кармана носовой платок. Он вытирает руки, затем поднимает голову и оглядывается. По пыльной дороге идут самосвалы. Один за другим, урча и вздрагивая от нетерпения. Им, самосвалам, надо торопиться, так как день уже полыхает высоким солнцем. Егор Ильич провожает их взглядом, и ему кажется, что в каждом самосвале сидит за рулем Николай Зверев. Этого, конечно, не может быть, но думать о том, что за рулем каждого самосвала сидит Николай Зверев, до веселости приятно.

Егор Ильич спускается с крыльца, идет к воротам, поднимает руку, и сразу же останавливается один из самосвалов, из кабины выглядывает узкоглазое бурятское лицо, слышен веселый ломаный голос:

– Куда едем, Егор Ильич? На стройку?.. Садись, подвезем! Дорога будет короче, если поедем двое…

Дорога действительно будет короче, если они поедут вдвоем!

– Здорово, Арсалан! – говорит Егор Ильич, забираясь в кабину.

Два часа пятьдесят минут

В два часа пятьдесят минут, вернувшись в город на автобусе, Егор Ильич идет по центральной улице.

Егор Ильич доволен собой: первая половина дня прошла весьма недурно. Он достал для стройки восемнадцать раствор. Лорка Пшеницын не дезертировал с трудового фронта, объявлена война директору Афонину. Одним словом, Егор Ильич славно потрудился в первую половину дня. Он шагает по улице и смешливо думает о том, что человеку иногда приходит в голову черт знает что. Вот он, например, – шел себе, размышлял о строительстве, растворе, прорабе Власове, Лорке Пшеницыне, как на ум вдруг пришло – седло дикой козы. Почему? Зачем ему надо думать о седле дикой козы, когда есть сотни более нужных и важных дум?

«Чертовская штучка!» – выругался Егор Ильич и рассмеялся. Он всегда смеется, когда вспоминает о седле дикой козы, так как оно имеет длинную и забавную историю.

Впервые о седле дикой козы Егор Ильич услышал в годы революции, в девятнадцатом, кажется, когда они сводили счеты с российской буржуазией. Он точно не помнит, кто – Ванька ли Сухих, Петька ли Немец – впервые сообщил ему о том, что в мире существует седло дикой козы. Было это в просторном барском особняке дождливой осенней ночью. У них тогда кончилось продовольствие, они третий день сидели на водичке с сухарями, и то ли Ванька Сухих, то ли Петька Немец, лежа рядом с Егором Ильичом на полу, шептал:

– Есть такая штука под названием «седло дикой козы»… Я, конечно, его не едал, но слыхал, что едят. Дорогая штука, скажу тебе! Представь, ешь ты седло дикой козы, а получается – что лошадь ешь.

С тех пор и повелись среди своих ребят разговоры о седле дикой козы. Стоило кому-нибудь расхныкаться, пасть духом перед мировой буржуазией, как ему насмешливо говорили: «Седла дикой козы наелся! Слаб в ногах!» Если кто-нибудь безудержно хвастался, то уж непременно раздавалось: «Не может человек жить без седла дикой козы. Привередливый!» И даже на митингах ораторы били себя в грудь: «До каких пор треклятая буржуазия будет обжираться седлом дикой козы? Даешь Иркутск! На Иркутск, братва!»

После гражданской войны судьба развела ребят по великой земле, но Егор Ильич не забывал о седле дикой козы. От жены, Зинаиды Ивановны, он узнал в конце-то концов, что такое седло дикой козы и с чем его едят, а позднее признавался ей в том, что ему хотелось бы попробовать седло дикой козы. Он тогда был молод, силен, упорен, смел, и Зинаида Ивановна сказала, что он непременно отведает буржуазный деликатес.

С тех пор прошло более сорока лет, но Егор Ильич так и не отведал седла дикой козы. Получалось все как-то так, что между ними, Егором Ильичом Сузуном и буржуазным деликатесом, изо дня в день вставали препятствия. Сперва в стране был голод. Егор Ильич носился по Сибири с продразверсткой, и, конечно, в те годы не могло быть и речи о седле дикой козы; потом начались пятилетки, с продовольствием было тоже не ахти как, и опять же Егору Ильичу было не до буржуазного деликатеса. Однако он не забывал о нем. «Черт возьми! – озабоченно говорил он жене. – Когда же я попробую седло дикой козы?» Затем, подумав, высчитывал: «Вот укрепимся с мясом и хлебом, построим металлургический, электростанцию, сяду на поезд и махну в Москву. Там, Зинаида, должно же быть седло дикой козы!»

Страна выправилась с хлебом и мясом, Егор Ильич построил металлургический и электростанцию, сел на поезд и махнул в Москву, но в столице он забыл о седле дикой козы: было много дел. Вспомнил Егор Ильич о нем только перед отъездом, когда на вокзале читал «Правду». В ней сообщалось, что в Женеве состоялся дипломатический обед для представителей мировой буржуазии. «Наверное, ели седло дикой козы!» – подумал Егор Ильич и впервые весело засмеялся при упоминании о нем. После этого он уже не мог вспоминать о седле дикой козы без смеха.

Егор Ильич и сейчас, когда среди дум о стройке, растворе, кирпиче и бетономешалках вдруг возникает мысль о седле дикой козы, фыркнув, громко и раскатисто хохочет.