Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ)

Она хотела обнять сестру и услышать ворчание родителей. Хотела еще не раз выпить с однокурсниками за закрытую сессию и поесть суши. Хотела закончить колледж, вдохнуть запах свежевыданного диплома, найти свое имя в списке поступивших в консу — московскую, и никакую другую. Хотела узнать, сядет ли Мать Драконов на Железный Трон. Хотела порыдать в кино над смертью Тони Старка и Капитана Америки (а что четвертые «Мстители» воскресят всех, кто в финале третьих рассыпался прахом под похоронную тишину в зрительном зале, зато взамен упокоят с концами пару «старичков», отжирающих у студии самые большие гонорары, она почти не сомневалась). Хотела снова услышать звук, оповещающий о новых уведомлениях в твиттере. Хотела увидеть любимые витражи в метро. Хотела снова ощутить себя Евой Нельской, студенткой, сестрой и дочерью, не обремененной Избранностью, не затянутой в круговерть сложных придворных танцев и подводных течений великосветской жизни. Хотела не пачкать одежду кровью каждый месяц: она успела пережить два цикла особых дней, и при отсутствии нормальных прокладок с крылышками это превратилось в кошмар. Лучшее, что ей смог предложить Эльен — толстые куски ткани, которые крючками крепились к особому поясу и протекали невыносимо быстро.

Казалось бы, мелочи. Но из этих мелочей складывалась жизнь, ее жизнь, которую она вернула с таким трудом. И по ту сторону границы миров их оставалось слишком много, чтобы ими можно было пренебречь.

— Иди сюда, — сказал Герберт — и она подчинилась.

На четвертый раз в рутину превратилось все, кроме ночей, которые они теперь тоже делили на двоих. На четвертый раз было не менее больно: от осознания, что завтрашней может уже не быть. Ни одежды, разбросанной прямо по полу, привнося в когда-то безликую спальню еще капельку жизни. Ни касаний, трепетных и требовательных. Ни переплетения пальцев в миг, когда и без того сбившееся дыхание перехватывает от странного ощущения заполненности — там, где в другое время ты и не думаешь ощущать жадную, тянущую пустоту. Ни краски, которую так непривычно было видеть на его бледных щеках, и блеска во взгляде, где вместо льда тихо гас голубой огонь.

Навсегда.

— Ты — единственное, о чем я буду по-настоящему жалеть, — сказала она, лежа под ним, пока звездные пряди в его волосах щекотали ей щеки. Кожа к коже, шрам к шраму: его — от стали, и ее — от серебра и рубина, больше не пульсировавшего в ее груди. — Что я оставлю тебя одного.

Герберт убрал «имплантат» сразу, как убедился, что без рубина его принцесса не обратится в тыкву. Боль в грудной клетке мучила Еву еще с неделю. Всю процедуру она провела в отключке, но когда тебе фактически заново выращивают часть грудины, которую некроманту для вживления рубина пришлось удалить, это не может пройти бесследно. Даже если в деле участвует магия.

— Как-нибудь справлюсь. — Кончики его пальцев тихо гладили ее скулы, губы, лоб: точно он был скульптором, что пытался запомнить очертания ее лица. — В конце концов, на мне теперь еще Ковен и Звезда Магистров. Хватит дел, в которых можно прятаться от разбитого сердца. Может, в один прекрасный день смогу дописать хоть одну работу, не поплакав над ней.

Ирония почти скрыла боль. Гербеуэрт тир Рейоль, владыка Шейнских земель, которого после смерти королевы, призыва Жнеца и сотворения первого в истории разумного умертвия спешно повысили с поста Восьмой Звезды Венца Магистров до Первой (сделав таким образом самым юным главой Венца и Керфианского Колдовского Ковена за всю историю), все еще редко позволял себе быть уязвимым. Даже перед ней. Даже когда они лежали в постели нагими, когда кто угодно покажется уязвимым.

— Мне кажется, я буду плакать по тебе в каждой ноте. До конца жизни.

— Если будешь меня помнить. Если Мэт не врал.

В первый подобный разговор она тоже плакала — больше плакала, чем говорила. Слезы казались искреннее и уместнее любых слов, звучавших невыносимо фальшиво и наигранно, словно в дрянной мелодраме. В четвертый — уже нет. И мелодрама оставалась такой же дрянной, но сказать то, что она могла не сказать больше никогда, было необходимо.

В конце концов, он же смог объяснить, почему одинокий мальчик, избранный Смертью, еще недавно не желавший и слышать о ее уходе, сам, спокойно (как мог) толкнул ее уйти.