Смерть и воскрешение А.М. Бутова (Происшествие на Новом кладбище)

…Несколько минут, или лет, или столетий — какая разница, — царила тишина. Это потому, что, когда прозвучит голос святого или святой, все должны замолкнуть, пока сказанное не врастет в дух и плоть Земли — или отторгнется землей. Такова ЕГО воля.

Все молчало, а пространство вокруг еле заметно светлело или просто становилось шире.

Когда время прошло, Бутов спросил:

— Но почему вы не дали мне вместе со знанием еще хотя бы год? Я бы жил иначе.

— Я и братья мои должны изгонять разменявшихся, тех, которые с душонкой, а не душой.

— И я из тех? — спросил Бутов. — Суд только начался, и видеть будущее нам не дано. Приговор себе ты вынесешь сам, не сразу и не зная, что вот это твое слово, твои видения войдут в приговор и все решат. Пойми: человеку дарованы не одна, а две жизни, он осужден не на одну, а на две жизни. И от того, как он сумеет пройти через вторую — жизнь воспоминаний, — зависит его будущее в смерти.

Когда Некто замолк, очень издалека донесся шепелявый, запинающийся голос Р.:

— Вы понимаете?! Каждый обязан это понять. Пусть даже только к старости, пусть даже после смерти. Те, кто поймут…

— Воскреснут? — спросил Бутов.

— Нет, нет! Но они превратятся в травы, цветы, деревья. А те, кто не понял, — они исчезнут в ничто.

— И вы исчезли в ничто?

— Нет, нет! Каждую весну мой прах дает жизнь голубому перелеску, который цветет неделю; у нас весна очень коротка. Но это так много — неделя под солнцем. А после цветок поедает олениха, и я становлюсь ее плотью, молоком, которым она поит свое дитя. Вы поняли?

— А если взглянуть на жизнь с высшей точки? — после долгого молчания спросил Бутов.

— А у тебя она была — высшая точка?

— Не знаю… Может быть, в войну, когда на фронте?!.. Нет, не знаю. Во всяком случае, на фронте никто из нас не лгал; мы были свободны от вечной «повинности лжи»… Или там только почти свободны?!

10

Мертвому Бутову снова видится: он идет по тускло освещенному пыльными плафонами коридору. Было ли это до той обзорной лекции или после — вспомнить он не может.

…Он торопится. Ему предстоит досрочная сдача экзамена по курсу «История экономических учений».

Задумавшись, Бутов почти наталкивается на Р., который стоит посредине сумрачного коридора.

— Я опоздал? Вы уходите?

— Что вы!.. — Р. подносит палец к губам и продолжает почти неслышным шепотом. — Я специально ждал вас, чтобы предварить о некоторых существенных обстоятельствах… Я, видите ли, освобожден; несколько странное производное от «свобода», но ведь не одному этому слову приходится переучиваться, не правда ли? Меня освободили от заведования кафедрой. Вы понимаете — из брахманов перечислен в «неприкасаемые». Но права принимать зачеты пока не лишен. Все-таки, может быть, благоразумнее пойти к другому преподавателю… Контакты с нашим братом «неприкасаемым» не очень поощряются.

— Что вы, — быстро и горячо возразил Бутов. — Поступить так значило бы… Нет, нет!

— Признаться, мой мальчик, я был уверен, почти совсем уверен, что вы примете такое… неблагоразумное решение. Что ж, «пойдем искать по свету…». Может быть, в апартаменты любезной Марфы Степановны; там ведь, помимо метлы, помнится, наличествуют еще столик и табуретки?! Нам парадные покои без надобности…

Профессор круто повернулся и пошел вглубь коридора. Бутов следовал за ним, однако все больше и больше отставая. И отставал он, как виделось нынешним бесстрастным мертвым сознанием, не случайно. Произнесенное сгоряча: «что вы, что вы профессор, это было бы…» — с каждым шагом, вернее сказать, с каждым шажком улетучивалось и забывалось. Теперь то, что сказал Р., потрясло Бутова. Страх нарастал, как снежная лавина, покрывая все человеческое. Сын своего времени, он усвоил, что общество живет по физиологическому закону «все или ничего»; именно это как-то сказал ему Р. Раз начавшееся — доводится до конца; значит, судьба Р. — окончена. Бутов занят своим открытием, но минуту не больше. Минуту он примеривается к открывшимся обстоятельствам — и примеряется к ним с быстротой, его самого удивляющей. Да и о чем долго раздумывать: обострение идеологической борьбы и т. д.

И ведь много раз виделось во сне нечто подобное именно по отношению к Р.; не могло это быть случайным. Инстинкт предупреждал. А последнее время уже не только инстинкт — появился рад заметок в университетской многотиражке и в центральных газетах… Нельзя не понимать опасность встреч с профессором, несвоевременность затеи с досрочной сдачей экзамена. Тем более что профессор имеет обыкновение, кроме отметок, заносить в зачетку отзыв: «Вы прекрасно мыслите!»; «Идите той же дорогой!», и т. д. Впишет Р. что-либо подобное, — а он обязательно впишет, — потом иди доказывай.

По мере того как зрели — и с огромной быстротой — эти несложные соображения, Бутов, бессознательно еще, все замедлял и замедлял шаги. И стыда при этом не чувствовал. Были только следы какой-то неловкости, сразу тонувшие в простой мысли: «а кому это на пользу — лезть в петлю?!»