Смерть и жизнь больших американских городов

В этом смысле «вечные» трущобы постоянно движутся не вперёд, а назад, чем усугубляют большинство своих проблем. В некоторых случаях массовой смены населения то, что возникает после этой смены, кажется не сообществом, а джунглями. Так бывает, когда новоприбывшие с самого начала имеют между собой мало общего, и задавать тон (если тут можно говорить о «тоне») начинают наиболее безжалостные и озлобленные. Тот, кому эти джунгли не нравятся (то есть явно почти каждый, поскольку текучесть населения в таких местах огромна), либо покидает их, едва получает такую возможность, либо мечтает об этом. Однако даже в такой, казалось бы, безнадёжной среде, если удаётся удержать население на месте, начинаются медленные изменения к лучшему.

Я знаю одну такую улицу в Нью-Йорке, но сделать так, чтобы люди в достаточном количестве оставались и не уезжали, безумно трудно.

Постоянный регресс происходит не только в трущобах, застраивавшихся стихийно, но и в трущобах с плановой застройкой. Главное различие в том, что трущобам с плановой застройкой не свойственна перенаселённость, потому что количество жильцов в квартирах контролируется. Гаррисон Солсбери в серии статей в New York Times о преступности среди несовершеннолетних описал ключевое звено порочного круга в случае жилых массивов для малообеспеченных:

В очень многих случаях <…> это трущобы в новой оболочке. За этими холодными новыми стенами замурованные в кирпич и стекло кроются ужас и обездоленность. В добронамеренной попытке устранить одно из социальных зол наше общество усугубило другие и породило новые. Возможность проживания в таком массиве с низкой квартирной платой зависит прежде всего от дохода семьи. <…> Сегрегация идёт не по признаку религии или цвета кожи — людей отсекает острый нож дохода или его отсутствия. Что это означает для социальной ткани сообщества — надо видеть, чтобы понять. Трудоспособные, активные семьи, становящиеся более благополучными, постоянно выталкиваются. <…> В том, что касается потребления, экономический и социальный уровень постоянно падает. <…> Образовался человеческий отстойник, который плодит социальное зло и требует постоянной помощи извне.

Вечная надежда проектировщиков этих плановых трущоб состоит в том, что улучшения наступят со временем, «когда сформируется сообщество». Но время здесь, как и в стихийно образовавшихся «вечных» трущобах — вечный разрушитель, а не созидатель. Поэтому, как и следовало ожидать, худшие образцы описанных Солсбери трущоб, «замурованных в кирпич и стекло», — это почти неизменно самые старые жилые массивы для малообеспеченных, где скольжение вниз по наклонной плоскости происходило дольше.

Впрочем, эта закономерность в последнее время претерпевает зловещую модификацию. С ростом масштабов плановой расчистки (а по существу перемещения) трущоб и с увеличением доли «перемещённых лиц» в новых жилых массивах этим массивам порой с самого начала свойственны уныние и апатия, характерные для старых массивов или старых «вечных» стихийно застроенных трущоб, как если бы эти новые массивы уже в ранней юности пережили множество превратностей, связанных с распадом и дезинтеграцией. Причина, вероятно, в том, что очень многие их обитатели уже имеют опыт такой жизни и, разумеется взяли его с собой как эмоциональный багаж. Миссис Эллен Лурье, сотрудница нью-йоркского социального учреждения Юнион Сеттлмент, описывая жизнь в одном таком новом массиве, замечает: