Смерть, идущая по следу… (интернет-версия)

Поэтому добиться от «дятловцев» быстрого, безусловного и точного исполнения приказов даже под угрозой автоматического оружия, иностранные агенты вряд ли могли. После первых окриков и угроз последовала та фаза конфликта, которую условно можно назвать «пререканиями». Нападавшие выдвинули некое надуманное объяснение своим действиям, потребовали «объяснений» от группы, заставили всех покинуть палатку. А вылезавшие из палатки туристы, в свою очередь, явно негодовали как из-за направленных на них пистолетов, так и из-за напраслины в свой адрес. Они требовали ответных разъяснений, спорили и даже грозили! Одним словом шум-гам, брань, но в первые минуты всё это оставалось в пределах дозволенного. Туристы ещё не сознавали ту степень угрозы, с которой столкнулись и вполне возможно, что даже Золотарёв, Колеватов и Кривонищенко (самые информированные из членов группы), не сразу сообразили, что их операция провалена и происходящее лишь маскирует предстоящую расправу.

Здесь необходимо сказать несколько слов о тех поведенческих моделях, которыми могли руководствоваться туристы по мере развития конфликта. На тематических форумах, посвящённых истории гибели группы Игоря Дятлова, можно порой натолкнуться на рассуждения, согласно которым справиться с семью молодыми здоровыми мужчинами (да притом в компании двух симпатичных девушек) было под силу лишь столь же многочисленной группе. Мол, вид оружия молодых мужчин вряд ли бы испугал, и малочисленный противник, даже с автоматическим оружием в руках, неизбежно столкнулся бы с непримиримым сопротивлением и оружие ему волей-неволей пришлось бы пустить в ход. Из этого довольно наивного посыла делается вывод, что два даже хорошо подготовленных и вооружённых диверсанта, никак не смогли бы привести группу Игоря Дятлова к повиновению, мол, рукопашная схватка и перестрелка были бы совершенно неизбежны.

Такая оценка событий совершенно неправомерна и имеет мало общего с жизненными реалиями. Поведенческие модели, которым станут следовать люди в конфликтных ситуациях, в явной форме связаны с их психотипами, которые в свою очередь напрямую обусловлены нервными реакциями. Последние чётко делят всех людей на две крайне несхожие категории: одни способны отреагировать на опасность насилием, другие неспособные это сделать ни при каких условиях. Регулятор, «санкционирующий» право на «защитное» насилие, либо его «категорически запрещающий», связан отнюдь не только и не столько с этическим представлениями и ограничениями (как этом может показаться на первый взгляд), а имеет во многом внерассудочную природу.

Поскольку соображение это довольно неочевидно, имеет смысл сделать небольшое отступление. Человеческий мозг устроен таким образом, что физическую боль испытывает сразу несколько его участков — это т. н. островок, таламус, сенсорный кортекс и поясная извилина Gyrus cinguli. Роль последней особенно важна — она отвечает за автоматическую регуляцию частоты сердцебиения и связанное с ним кровяное давление. Боль вызывает сбой в функционировании поясной извилины и чем сильнее (и внезапнее) болевое воздействие, тем сильнее проявляется несбалансированность её функционирования. Примечательно, что за переживание как физической боли, так и эмоциональных страданий, имеющих, казалось бы, совершенно разную природу, отвечают одни и те же участки мозга. Более того, те же самые участки отвечают и за наши сопереживания чужой боли, хотя степень «погружения в сопереживание» очень сильно зависит от черт личности человека и его духовной близости (связи) со страдающим. Это всё, так сказать, голая медицинская теория, из которой следует, что частота и наполненность пульса, а также гормональный и химический состав крови человека в сильной степени зависят от испытываемых им болевых нагрузок, эмоциональных переживаний и сопереживания чужим страданиям. Но вот следствие из этого общего посыла оказывается довольно неожиданным.