Смерть играет

— Прошу секретаря комитета, — провозгласила миссис Бассет зычным голосом, напоминающим ржание лошади, — зачитать нам протокол предыдущего заседания.

Секретарем был Роберт Диксон — невысокий человечек лет за тридцать, с прилизанными темными волосами и гладким лицом, настолько незапоминающимся, что Петигрю постоянно боялся, что не узнает его при очередной встрече. Прежде всего, секретарь вовсе не был страстным любителем музыки, какими являлись все остальные члены общества. Казалось, концертное дело вызывает у него высокомерное презрение, едва ли не оскорбительное. Но это было пренебрежение того рода, как заметил Петигрю, в основе которого лежала феноменальная осведомленность, ибо полное безразличие к музыке как таковой у Диксона благополучно сочеталось с поразительно глубоким знанием музыки как бизнеса. Агенты и их требования, особенности личности солистов и минимальные размеры гонораров, на которые их можно уговорить, — все эти тонкости были для него знакомы как свои пять пальцев. Его способности оказывали обществу огромную помощь, но ввиду пренебрежительного отношения к самой музыке чрезвычайно раздражали. Петигрю всегда удивлялся, как миссис Бассет удавалось с ним ладить.

Просветление снизошло, когда случайно оброненное замечание миссис Бассет побудило его направиться в маркширскую библиотеку, чтобы порыться в справочнике «Дебретт». Изыскания помогли ему установить, что прапрадед Диксона был виконтом. Это все объясняло. Ибо в той броне, куда эта чопорная пожилая леди облекла свою душу и телеса, дабы успешно сражаться с жизнью и властвовать над ней, были два уязвимых места — всего лишь два! Одно из них был снобизм, причем снобизм самого редкого и утонченного свойства. Ей не просто нравилось благородное происхождение, как большинству снобов, — она благоговела перед малейшей примесью голубой крови, перед самой отдаленной связью с самым скромным титулом и была наделена сверхъестественным даром обнаруживать их. Именно она, а не его очаровательная жена открыла Петигрю тот факт, что дядя Элеонор по материнской линии был баронетом, и сделала это с таким радостным видом, словно щедро одарила его. У Петигрю сложилось мнение, что миссис Бассет испытывает гордость настоящего коллекционера, обнаружив следы аристократического происхождения в самых невероятных семействах, и предпочитает радость встречи со сводной кузиной пэра, которую сама обнаружила, более трепетному счастью быть представленной герцогу. С другой стороны, он никогда не видел, чтобы миссис Бассет представляли герцогу, так что не мог этого утверждать наверняка.

— Мистер Петигрю! Мы ждем отчета казначея.

Виновато очнувшись от неблаговидных размышлений, Петигрю поспешил представить свой отчет, который предварительно был просмотрен Элеонор, поэтому легко прошел рассмотрение комитета. Покончив с исполнением долга, он намеревался потихоньку сбежать с заседания, так как, судя по повестке дня, его дальнейшее присутствие было чисто декоративным. Но, случайно бросив взгляд в открытую дверь столовой миссис Бассет, заметил многообещающее множество закусок на столе, предназначенных для остающихся, и, кроме определенного желания вознаградить себя за скуку, его привлекла возможность понаблюдать за обитателями странного мирка, в котором он оказался. Он решил остаться.

— Программа концертов на этот сезон, — важно объявила миссис Бассет. Мистер Эванс, — здесь суровое выражение ее лица заметно смягчилось, — у вас есть какие-нибудь предложения?

Если одной из слабостей миссис Бассет было преклонение перед аристократическим происхождением, то другой, безусловно, являлся Клейтон Эванс, создатель и руководитель оркестра. Она преклонялась перед ним со слепым обожанием, которое показалось бы смешным у менее серьезной и значительной особы. Ради него она трудилась в интересах общества как раб, выклянчивая у своих бесчисленных друзей подписку в пользу оркестра, врываясь в дом к пренебрегшему репетицией музыканту и обрушивая на него свой праведный гнев. Это ради него она проводила бесконечные часы за виолончелью, покуда лишь из чистого упрямства не стала довольно приличным музыкантом. Малейшее его желание было для нее законом, одно слово его одобрения заставляло ее впадать в блаженный экстаз. Более того, она считала своей миссией стоять между своим идолом и внешними раздражителями, что и выполняла с пугающим успехом.