Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Почему так? Горбачев не смог бы получить твердой поддержки Совета Федерации на такую акцию. Начало такой военной акции до прибытия комиссии этого органа[96] отдает либо жутким двуличием, либо (допустимо ли такое?) тем, что решение принимал не Горбачев и события вышли из–под его контроля, Или большая часть этого была спланирована заранее? Мог ли Шеварднадзе знать об этих планах, когда уходил в отставку? Но если так, зачем он продолжал работать, когда это происходило? Когда я это пишу, то не знаю, штурмуют ли в Вильнюсе здание Верховного Совета. Мне будет легче уяснить что к чему, когда я буду точно знать, что произойдет дальше и как реагируют различные силы в России и в других республиках. Не могу себе представить, что все будут сидеть и молчать, но сомневаюсь, что последуют согласованные действия.

Днем того же дня я получил приглашение от министерства иностранных дел СССР присутствовать на встрече с первым заместителем министра Анатолием Ковалевым. Приглашены были также мои британский, французский, немецкий и финский коллеги, наряду с некоторыми другими. Созыв нас всех вместе, да еще в воскресенье днем, указывал на то, что вопрос предстоит и важный и неотложный.

Мы собрались в средних размере в помещении для заседаний, где Шеварднадзе часто принимал делегации сенаторов или конгрессменов. Один из немногих руководящих сотрудников, оставшихся от эры Громыко, долговязый, мягкий в обращении Ковалев был известен как специалист по Западной Европе и серьезный поэт. Теперь он, получалось, исполнял обязанности министра иностранных дел, поскольку никак не упомянул, что пригласил нас по поручению Шеварднадзе. Уж не отказался ли Шеварднадзе, подумал я, проводить встречу, потому как пришлось бы извиняться за Горбачева.

Ковалев сообщил, что он только что прибыл от президента и хотел бы передать послание от него главам наших государств и правительств. Руки у него тряслись, когда он читал по своим записям, а в голосе слышалась не свойственная ему дрожь, Президент, продолжал Ковалев, хочет заверить своих зарубежных коллег, что он не несет ответственности за нападение на телебашню. Он сам не знает, кто отдал приказ. Положение по всей стране чрезвычайно напряженное, и он делает все от него зависящее, чтобы предотвратить распространение гражданской смуты. Президент хотел бы заверить своих друзей за рубежом, что он по–прежнему намерен следовать курсом реформ, проложенным им, и избегать кровопролития.

Я был потрясен, но только не отрицанием ответственности Горбачевым: этого следовало ожидать. Внимание мое было поглощено заявлением: Горбачев не знал, кто отдал приказ. Если это правда» то значит, советские силовые органы уже не полностью находятся под его властью.

Хотя у меня не было никаких инструкций, кроме телефонного звонка, извещавшего, что президент Буш выступит с решительным осуждением насилия в Вильнюсе (в Вашингтоне все еще было раннее утро воскресенья), я счел, что было бы безответственно оставить сообщение Ковалева без замечаний. А потому я заявил, очевидно, что американский президент и общественность США шокированы насилием в Вильнюсе и что президент скорее всего выступит вскоре с заявлением. Однако, говоря от своего имени, я бы заметил, что с облегчением услышал о непричастности президента Горбачева к этому насилию. А кол ь скоро дело обстоит так, то, полагаю, что президент Горбачев незамедлительно выступит с заявлением, осуждающим нападение, и проследит, чтобы виновные в нем были наказаны в соответствии с законом.

Ковалев заверил, что передаст мои слова президенту Горбачеву. Еще один посол спросил, верно ли он понял, что президент не знает, кто повинен в преступном насилии. Ковалев сверился со своими записями и повторил — слово в слово — сделанное им раньше сообщение.

Когда мы покидали здание, один из коллег спросил, верю ли я в отрицание причастности Горбачева. Не знаю, ответил я ему, чему верить: крайне трудно принять то, что он не знал о происходящем, но в то же время не могу понять, зачем ему понадобилось бы доводить до нашего сведения свое послание, если бы это не было правдой. Вряд ли он решился бы возбудить подозрение, будто больше не контролирует собственное правительство.