Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Меня второй аргумент не устраивал, хотя у меня не было причины сомневаться, что Горбачев точно также объяснял свой «поворот вправо» и себе самому. Я пришел к выводу, что он отнюдь не слеп к опасностям, какие несут в себе поддержка твердолобых и сотрудничество с ними. Они открыто жали на него, заставляя ввести «президентское правление», которое позволило бы им взять верх в качестве осуществляющих это правление. Введи его Горбачев или по–прежнему противься введению, его все равно оттеснили бы в сторону.

Тем не менее, на мой взгляд, не было причин бить его санкциями, если только и пока не станет ясно, что он систематически применяет силу для подавления движений независимости в Прибалтике. Вашингтон согласился, и, поскольку вооруженная сила широко в Прибалтике не использовалась, санкции, какими пригрозил Буш, никогда не вводились.

Ко времени доставки президентского письма я уже с очевидностью понимал: подготовить московский саммит в феврале невозможно. Пока не станет ясно, что никакого нового крупного кровопролития в прибалтийских государствах не произойдет, приезд Буша в Москву будет сопряжен с политическими трудностями. Более того, только что началась война в Заливе, и, пока она продолжалась, президенту не стоило бы покидать Соединенные Штаты. При обсуждении письма Буша Горбачев заметил, что, случись отсрочка с намеченным саммитом, он надеется, что президент Буш заранее согласует с ним объявление об этом. Очевидно, он не хотел, чтобы отсрочка связывалась с положением в Литве.

Впоследствии, когда об отсрочке было объявлено официально, мы объяснили, что президенту необходимо находиться в Вашингтоне и все свое внимание уделять Персидскому заливу.

Павловский туман

Став премьер–министром, Валентин Павлов не замедлил объявить о самой непопулярной и непродуманной акции со времен антиалкогольной кампании 1985 года: правительство объявило недействительными все 50 — и 100–рублевые банкноты — две самых крупных по номиналу из имевших хождение в то время. В течение нескольких дней населению пришлось обменивать все такие банкноты, был установлен предел на сумму, которую мог обменять каждый гражданин. Это походило на стратегию по сокращению «избытки рублевой массы» — хотя Павлов уверял меня, что это его не беспокоит. Но объяснение было дано не такое. Павлов заявил, что замена банкнот направлена против «спекулянтов и мошенников», которые наживают неправедные доходы на незаконной торговле. На деле, тяжелее всего обмен ударил по обыкновенным людям, в особенности тем, кто держал свои сбережения «в матрасах» — обычная практика, поскольку официальные сберегательные банки давали всего 2,5 процента годовых, и им: не очень верили, так как при снятии крупных сумм зачастую возникали сложности.

Людям пришлось часами простаивать в очередях немногочисленных отделений Сбербанка, и раздражение их росло. Никто не верил официальному объяснению, поскольку люди знали: «спекулянтам и мошенникам» никакого труда не составит обменять свои банкноты. Госслужащих, проводивших обмен, подкупить было легко.

Явно сознавая, что общественное мнение оборачивается против него, Павлов выдвинул еще одно объяснение, неправдоподобное, но рассчитанное, очевидно, на то, что советское население, приученное верить в теории заговоров и не доверять иностранцам, примет его с большей охотой. В интервью газете «Труд» он заявил, что акция была предпринята, чтобы сорвать заговор «иностранных банков», которые держали у себя 8 миллиардов рублей и намеревались пустить их в ход, чтобы свалить советское правительство, внезапно наводнив страну деньгами.

Общественность, как в Советском Союзе, так и за рубежом, почти все свое внимание сосредоточила на этом глупом утверждении, меня же в равной степени тревожили замечания Павлова по поводу будущей экономической политики. Он отвергал частную собственность на землю, утверждая, что ее туг же раскупят преступные элементы и дельцы черного рынка. Он представлял дело таким образом, будто закон РСФСР позволит подобное, упуская тот факт, что этот закон разрешал передачу земли только тем, кто станет ее возделывать или застраивать, а обратная продажа возможна только местным властям, а не каким–либо третьим участникам. Павлов призывал перенести ориентире потребительских товаров на более капиталоемкие товары, что возможно было только при сохранении командной экономики. В то же время он описывал советскую экономику как быстро движущуюся к грани краха. На деле, он предсказывал: если ничего не предпринять, то через шесть месяцев хозяйственная разруха уподобится той, что была во время гражданской войны в 1918–20 гг.

Ознакомившись с его интервью, я записал в дневнике: