Смерть империи. Взгляд американского посла на распад Советского Союза

Ельцин пребывал в оптимистическом настроении, поскольку чувствовал, что общественное мнение склоняется на его сторону. Он отметил, как в ходе второй недели работы настрой Съезда сделался менее враждебен к нему и к «московской группе» и связал это с потоком телеграмм в поддержку реформаторов, присланных избирателями своим избранникам. Пусть пока большинство депутатов следят, как голосует «их» первый секретарь, и тут же следуют его примеру (Ельцин живо изобразил человека, бросающего косые взгляды по сторонам и лишь потом поднимающего руку), в будущем, полагал он, такое будет случаться все реже и реже. Телепередачи со Съезда принесли обсуждения в дома простых людей по всей стране, и большинство из них не желало, чтобы их избранники попросту следовали партийной указке, За весь вечер в разговоре ни разу не прозвучало ни малейшего намека на то, что Ельцин мнит себя соперником Горбачева. Он по–прежнему соперничал с теми, кто вынуждал Горбачева замедлять перестройку, цель, им провозглашенная, состояла в том, чтобы убедить Горбачева: тот может и должен ускорить процесс реформирования и опереться на Ельцина как на своего основного сподвижника. Вероятно, надолго это не удовлетворило бы честолюбия Ельцина, но в то время его слова звучали искренне. Причиной жгучей личной неприязни, развившейся в последующие два года, стали неоднократные попытки Горбачева принизить Ельцина.

Вечер прошел без единого пренебрежительного замечания о личности Горбачева, Подобная сдержанность, увы, не относилась к другому члену семьи Горбачевых. При обсуждении возможной поездки Ельцина в Соединенные Штаты я убеждал его взять с собой Наину. Реакция его была выразительной: «Нет. Ни в коем случае! Я ей не дам вести себя» как Раиса Максимовна!»

Слова его были несправедливы по отношению к обеим дамам. Возможно, он так никогда и не переменил своего отношения к Раисе, зато ему предстояло постичь, что в Наине он нуждается больше, чем думает.

Могла ли восторжествовать реформа?

Стоял конец июня. Первая сессия Съезда народных депутатов стала достоянием истории, а новый Верховный Совет приступил к работе. Я же на борту самолета «Пан Американ» держал путь в Вашингтон для очередных консультаций. Покончив с обедом, я вместо того, чтобы смотреть кино, достал свой портативный компьютер и сделал несколько заметок для себя. Сомнительно, чтобы КГБ установил в самолете подслушивающие устройства, и я знал, что смогу оставить дискету в безопасном месте в Вашингтоне, Было небесполезно обдумать кое–какие вопросы» которые мне станут задавать во время моего похода по вашингтонским кабинетам. Вот что я писал:

1. Поворотный пункт? Горбачев утверждает, что Съезд народных депутатов им был. Он прав?

Может оказаться, что прав, но на самом деле сейчас этого утверждать нельзя. По–моему, он действительно прав, даже если кое в чем и допущен отход. Наметилось движение к представительному правлению, с которым трудно будет не считаться; если с ним не станут считаться, не возродится ли оно позже с новой силой?

Что появилось нового? Бесплодные попытки создать представительные структуры бывали и прежде: Думы, Учредительное Собрание 1918 года — и можно проследить некоторые сходные элементы (например, корпоративное представительство в первой Думе). Однако в прошлом все попытки изначально являлись усилиями снизу, которым более или менее успешно противостояла верховная политическая власть. Теперь же в этой самой верховной политической власти мы имеем наиболее влиятельную фигуру, двигающую вперед конституционный процесс и пытающуюся использовать общественные ожидания и вовлеченность для придания этому процессу движущей силы и динамизма. В этом отличие.

2. Насколько угрожающи имеющиеся негативные тенденции (пустые прилавки в магазинах, бюджетный дефицит, этнические и национальные волнения)? Кое–кто нынче поговаривает о возможности гражданской войны в ближайшие два–три года; другие толкуют об угрозе голода.

Угрозы в самом деле существуют, и они сделаются смертельными, если социально–экономический протест пойдет рука об руку с этнической ненавистью. Начало этому, в сущности, могли положить Фергана и Новый Узень. Будь то простая этническая вражда, ее, вероятно, удалось бы сдержать, применив достаточную силу, — так чтоб хватило удержать каждую из сторон от смертоносного нападения друг на друга. Однако эти разнообразные эмоции склонны образовывать, смешиваясь, чрезвычайно изменчивые комбинации.