Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Нет ли у вас пристрастия к психопатологии, доктор Шподек? Прописывайте мне любое снадобье, объявляйте ипохондриком, только не надо копаться в моих личных делах. Вас они не касаются.

— Касаются, господин Хорн, и именно тогда, когда они служат причиной заболевания.

— Даже и тогда нет. В противном случае я отказываюсь от вашей помощи. Мне не нужны специалисты по душевным расстройствам.

— Вас донимает прошлое, Хорн. Вы не можете разделаться с ним. Ваше прошлое…

— Позвольте откланяться, доктор.

Хорн поднялся, застегивая рубашку. Он надел пиджак и легкое демисезонное пальто. Я молча смотрел на него. Когда он взялся за шляпу, я сказал:

— Всем нам непросто с нашим прошлым. Одного оно мучает кошмарами, другому приносит преждевременную смерть. Зря обижаетесь. Садитесь-ка обратно.

Хорн помолчал, пристально разглядывая меня, потом снял пальто и сел.

— Можете курить, если хотите, — сказал я, пододвигая пепельницу.

Хорн выглядел обессилевшим. Он откинулся на стуле, будто хотел перевести дух после чего-то такого, что потребовало от него значительного напряжения. Из нижнего ящика стола я достал журнал, полистал его и положил раскрытым на нужной странице перед Хорном. Показав пальцем на коротенькую заметку, я попросил прочесть ее. Хорн слегка повернул голову, его глаза безучастно скользнули по строчкам. Затем он удивленно взглянул на меня:

— Интересуетесь кинотехникой?

— Нет, ничуть. Я даже в кино не хожу. А на статью я наткнулся, когда листал журналы, которые выписываю для пациентов. Прочитал случайно.

Хорн склонился над журналом и с каким-то презрением прочитал вслух заголовок: «Преломленное зеркало. Вариант шюфтановского[6] метода киносъемки».

— Во всяком случае, заинтересовало меня не название, а идея, которая кроется за этим техническим трюком. Ведь благодаря ему возможно самое беззастенчивое вмешательство в нашу наиболее достоверную историографию. Тут целая философия кроется. Вас это должно заинтересовать, вы историк.

— Не могу уловить вашей мысли, доктор. Не понимаю, о чем вы толкуете.

— Я толкую об этом изобретении. Специалисты выдумали технический прием, который позволяет производить над кинодокументом любые манипуляции. Первоначальное изображение проецируют на преломленное зеркало, и в зависимости от того, под каким углом друг к другу находятся зеркальные плоскости, можно либо изъять часть изображения, либо присовокупить новую. Кинодокумент создается по собственному произволу. Можно заменить что угодно на что угодно. Зритель же будет уверен, что видит исходное, подлинное изображение. Ваша наука, господин Хорн, потеряла еще одного свидетеля для судоговорения. Так что ждите новых фальшивок и подлогов. История — как бы тесто: каждое следующее поколение формует из него что-то свое по собственному образу и подобию. А ошибки или подлоги — связующее вещество, благодаря ему новые формы обретают большую осязаемость, материальность. Именно поэтому наши премудрости и становятся убедительными.

— Не знал, что вы бываете таким циником.

— Это не цинизм, а профессиональный опыт. Но разобъясните мне наконец, что вы нашли в преломленном зеркале. Вряд ли вы не спите ночей из-за проблем историографии.

— Вы правы. Признаюсь даже, что это кошмарное изобретение мне по душе. Теперь часто привлекают кино для сравнения, когда говорят о человеческой памяти. Ведь память действительно сохраняет в основном зрительные образы. Это как бы картинки, отснятые камерой в нашей голове, и они проходят перед нашим внутренним оком словно на экране. Наш мозг запоминает преимущественно конкретику, а не абстракции. Поэтому сравнение с кино не так уж превратно, хотя меня лично оно никогда не удовлетворяло. Техническая уловка, о которой мы ведем речь, помогла осознать мне причину моей неудовлетворенности. Ведь наши воспоминания не бесстрастные отпечатки, не киносъемка. Наше сознание работает одновременно со множеством зеркал, каждое из которых в свою очередь тысячекратно преломлено. Мы воспринимаем действительность и запоминаем ее благодаря генетически запрограммированной системе зеркал, различной по их количеству, сорасположению, углам отражения. Гены программируют те искажения, с которыми мы запоминаем действительность. Мы храним в памяти не само событие, а наше сознание, наши мысли об этом событии. Наши воспоминания индивидуальны, и означает это ни много ни мало лишь то, что память выдает нам не объективную картину мира, а пропущенную через зеркальную комнату в нашей голове мозаику с нашими индивидуальными отражениями, изъятиями и забвениями. Таково наше видение мира, которое по сути является лишь отражением нашего сознания, иными словами, преломленного зеркала нашего мозга.

Хорн курил, глядя в окно.

— Вам скучно?

Он повернулся ко мне, но не ответил, а только мягко улыбнулся.

— А вообще-то я хотел вам сказать только одно: не доверяйте своим воспоминаниям. Они обманывают вас.

— Значит ли это, доктор, что вы мне советуете жить без памяти?