Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера

– Мы тут сражаемся с колючками и скользкими, грязными склонами, пытаясь отыскать безумца, прежде чем тот убьет сотни людей, а ты размышляешь о том, какая это несправедливость по отношению к гулякам на празднике?

– Чего тут странного?

– Почему бы тебе не подумать о нас, в жару пробирающихся сквозь шипастые кусты, вдыхая черных мушек? Разве это справедливо? Почему бы нам в такой прекрасный денек не угощаться свининой и не танцевать с красотками?

Адриан усмехнулся.

– Что смешного?

– Ничего. Просто я представил тебя танцующим. Не удержался.

Ройс нахмурился:

– Я лишь говорю, что странно, что ты жалеешь их, а не нас.

– Ну, тебя мне тоже жаль, если тебе от этого легче.

Ройс хлопнул руками перед лицом, пытаясь прикончить донимавших его насекомых.

– Почему?

– Потому что ты не понимаешь, почему мне их жаль. Это наводит на мысли об узости твоего мира.

– Ясно! – разочарованно откликнулся Ройс. – Я надеялся, ты ответишь иначе.

– И как же?

Ройс сплюнул, словно мухи проникли к нему в рот. Он отступил от зарослей, махая руками перед лицом.

– Проклятые маленькие мерзости! Зачем они это делают? Влетают мне прямо в рот, нос и глаза. Какой в этом смысл? Это не может им нравиться – и определенно не нравится мне. В этом нет никакого толку – и тем не менее они летят мне в рот.

– Что, по-твоему, я собирался сказать?

– Я думал, ты хотел извиниться, что прошлой ночью вызвался в мученики.

– Извиниться? Ты шутишь? Я спас нас.

– Ты так на это смотришь?

– А что, можно смотреть иначе?

– Ты поставил меня в неприятное положение.

Адриан сел, чтобы посмотреть на Ройса.

– Ох, прошу прощения. Это ты провел всю ночь связанным рядом с гномом, который поигрывал ножом, чтобы ты не забыл, что он собирается перерезать тебе горло? А я-то полагал, что это был я.

Ройс пытался двумя пальцами снять что-то с языка – очевидно, муху. Преуспел, с отвращением уставился на добычу и щелчком скинул ее.

– Тебе полагается учиться у меня. Ты ничему не научишься, если не станешь слушать.

– Учиться у тебя? – воскликнул Адриан. – Похоже, ты все перепутал, приятель. Аркадиус свел нас вместе, чтобы я мог учить тебя.

Ройс, занявшийся очисткой глаз, остановился.

– Ты назвал меня приятелем?

– Да. Это значит «друг» – в буквальном смысле «брат».

– Я знаю.

– То есть у тебя проблемы со слухом? Если хочешь обсудить странности, это отличная тема. У тебя самый острый слух из всех, кого я встречал. Как ты спишь ночью? Сверчки, наверное, сводят тебя с ума.

– Не сверчки…

Адриан усмехнулся:

– Я бы предположил, что это дело убедит тебя быть хорошим человеком. Посмотри на Роланда. Наша с ним дружба помогла нам, и не один раз, а два. Уважительное отношение к Эвелин принесло ценные плоды. И мы пережили прошлую ночь, потому что когда-то я совершил достойный поступок.

– Когда поучаствовал в уничтожении целого города? – поинтересовался Ройс. – И это было не так уж давно. Ты не настолько стар.

– Из-за таких ночей я чувствую себя старым.

– Так что ты имел в виду? – спросил Ройс. – Ты спасся благодаря доброте, которую проявил к девушке? Или что оказался в опасности, потому что вместе с товарищами прикончил большинство, но не всех людей в той битве?

– Причина в том, что я защитил Сетон.

– От чего бы ты стал ее защищать, если бы вы не осадили город? И если бы ты не вращал так ловко мечом, другие солдаты могли бы и не подарить ее тебе. В чем же истинная причина: в твоей доброте или жестокости?

– Почему ты во всем видишь темную сторону?

– Потому что она есть, и, игнорируя ее, мы подвергаем себя опасности.

– Но существует и светлая сторона, и, признавая ее, мы становимся счастливыми.

– Чего хорошего в счастье, если ты мертв?

– Чего хорошего в жизни, если ты несчастен?

Ройс помедлил, и на мгновение Адриан решил, что одержал победу. Напарник был в тупике. Но тут он наклонил голову.

– Что такое, приятель? – поинтересовался Адриан. – Ты что-нибудь услышал?

– Это с самого начала было не смешно, – произнес Ройс.

Через мгновение с вершины холма донесся женский крик.

* * *

Я не просто ее убью. Виллар осознал это отчетливо, как каждую совершенную им ошибку, пока аристократка-корова пряталась сбоку от двери. Она планировала запереть его. Он представлял ее коровой с черно-белыми пятнами. Она стояла на задних ногах, облизывая толстым языком широкие розовые ноздри, выжидая, подняв сведенные вместе копыта, словно собачка-попрошайка, в надежде, что он заглотит наживку. В то самое мгновение, когда Виллар открыл дверь и ворвался в камеру, не отрывая взгляда от приманки из одеяла и соломы, пленница выскользнула наружу.

Он почти попался.

Волосы и цепь.

Его сознание расценило их как неоспоримое доказательство того, что корова лежит на полу у дальней стены. И с чего ему думать иначе? Если на ней был ошейник, прикрепленный цепью к стене, значит, вероятно, она сама находилась там же. Его глаза и разум объединились, чтобы предать его. Будь каморка больше – или корова меньше, – уловка сработала бы. Мысль, что он едва не совершил фатальную ошибку, пугала.