Смерть мелким шрифтом

— Я пошла? — Лена попятилась к двери. У нее было ощущение, что она подсмотрела или подслушала чужой секрет.

— Видел я Марину, — вдруг сказал шеф. — Недавно. Все, все я наврал.

— То есть?

— А вот так. Так бывает.

— Подождите! — Лена выставила вперед руки — это была чисто ивакинская привычка. — Вы должны поговорить с моим отцом.

— Ну нет! — редактор отодвинул голову, не двигая шеей, только выпятив кадык. — Мне Витька башку отстрелит.

— Ерунду не говорите! Все равно он вас допросит. Я тоже свидетелем пойду. Вы же мне сказали, правильно? В общем, вы должны помочь следствию, — твердо сказала она. — Если вам ваш Витька башку отстрелит, клянусь ответить разоблачительной статьей!

— И в каком же издании? — улыбаясь, спросил Летягин.

— В каком примут.

— Против Витьки ни в одном не примут. Только может в бесплатном каком, типа «Туризм и отдых». Но и то вряд ли.

— Опубликую в «Туризме и отдыхе».

— Ну ладно, уговорила. Иди звони своему отцу. — Летягин наклонился, пошебуршал чем-то под столом и выставил на стол бутылку.

«Сейчас напьется. Свидетель!» — подумала Ленка, отходя к двери. Она слишком хорошо знала своего шефа…

31

— Да вы что?! — сказали Онищенко в архивном отделе. — Кто же такие вещи на руки выдает?!

— А как это делается? — спросил он. Онищенко уже очень жалел, что связался с этой историей. Все-таки старый следователь был явно не в себе. Хотя… Про него, смеясь, говорили, что он любит детективы. Но Онищенко с трудом верил в то, что человек, всю жизнь проработавший следователем, способен получать удовольствие от таких игр — и от этой своей комичной роли Эркюля Пуаро на пенсии.

Женщина из архивного покачала головой.

— Это сложная процедура. Вам зачем?

— Для диссертации, — тоскливо произнес Онищенко.

— Запрашивайте. Если для диссертации, вы должны знать, как это делается. А что за диссертация? Какой аспект дела вас интересует?

«Какой аспект? — подумал Онищенко. — Этот старый интриган даже не сказал, что искать».

Дело с убийством Лапчинской потихоньку шло своим чередом. Неожиданно появилась в нем новая линия: убитая несколько раз занималась перепродажей антикварных вещиц и знала не только многих галерейщиков, но также и тех, о ком ходили глухие слухи, связанные со сбытом краденого. Онищенко не обратил бы на это особого внимания, если бы не первый разговор с Ивакиным. В статье, которую тот откопал, действительно, были не только намеки на измены, но и намеки на антиквариат. Они не соответствовали действительности. Однако если принять во внимание, что вся эта статья была какой-то непонятной — она появилась не к месту, не там и не о том — и могла восприниматься как некое предупреждение или донос, то почему было не воспринимать в таком же ракурсе и факты об антиквариате? Да, дома у Лапчинской все осталось на своих местах: но, во-первых, это приняли с оговорками, поскольку никто, кроме убитой, не мог точно знать, что там на самом деле было. А во-вторых, на своих очевидных местах должно было остаться только то, что убитая не прятала. Если в доме хранились некие секретные вещи, то, вполне возможно, убийца знал о них, за ними пришел, их и похитил. Грибов, самый близкий Алене человек, подтверждал, что в квартире ничего не тронуто, но ведь он был и главным подозреваемым.

— Какой аспект? — переспросил Онищенко. — Антиквариат. Похищение антиквариата.

— Делать вам нечего! — возмутилась архивная работница. — Он-то здесь при чем? Вы не перепутали с инициалами? Вот его сын — да. Он, действительно, сел за взятку, которая как раз и была картиной. Кстати, краденой. Хорошо, что он сам об этом уже не узнал.

«Нет, ну это даже не смешно! — с неожиданной злобой подумал Онищенко. — Что за кошки-мышки! Узнал что-то — скажи! Нет, играет в детектива, как мальчишка».

— Откуда вы это знаете-то? — раздраженно спросил он архивистку.

— Так у меня муж покойный у него в подчинении был. В свое время это дело гремело! Полковник милиции и ворованная картина!

— Не Рубенс? — на всякий случай уточнил Онищенко.

— Вы с ума сошли! — испугалась она. — Нет, там что-то помельче было. Хотя тоже голландское. Поймали с поличным. Тогда все говорили, что его подставили, уж слишком он пил и болтал тоже слишком. Ну, что пил — понятно. Тогда ведь начались все эти разоблачения и вдруг оказалось, что отец-то его, генерал, и не застрелился вовсе!

— А, — сказал Онищенко.

— Всю жизнь считалось, что генерал застрелился. Вы историю помните? Что он застрелился для того, чтобы спасти своих близких, чтобы их не преследовали. Он знал, что его со дня на день арестуют. И если дело дойдет до процесса, то пострадает вся семья. Вот потому и застрелился. Но когда начались хрущевские разоблачения, один историк стал копаться во всем этом и неопровержимо доказал, что генерала убили! По приказу Сталина. Представляете?

— Представляю.