Смерть меня не найдёт

Было темно, зрение адаптировалось к сумраку привычно быстро. Кажется, я лежу на полу. А вокруг возвышаются какие-то неподвижные силуэты с мягкими контурами: то ли камни, то ли какая-то мебель… Скорее всё же мебель — над головой не небо, а потолок, покрытый отчего-то светящимися зеленоватыми трещинами. В одной из стен прорублено окно в форме неправильного пятиугольника.

Я ухватилась за ближайший предмет — тумбу или камень, чтобы попытаться встать, но оказалось, что неопределимая на глаз штуковина покрыта плотной тканью. Не среагировав сразу, я ещё пару мгновений тянула чехол на себя, и ткань внезапно поддалась, заскользила, а мне на голову рухнул какой-то тяжелый округлый предмет.

— Эврика! — передразнила я саму себя, хотя "эврика" кричал Архимед из ванны, а вот стукнутый заветным яблоком по темечку Ньютон, надо полагать, с чувством сказал то самое универсальное английское слово на букву "фа". Поднялась, кряхтя, принялась возвращать ткань на место, и только потом рассмотрела упавший меня камень — ибо это был камень, удивительно гладкий, по-живому тёплый, черный с бордовыми пятнышками… Шум в голове затих, томительное давление на виски ушло, словно я выпила какое-то сильнодействующее тонизирующее и обезболивающее средство. Просто чудо-камушек…

Точно.

Чудо-камушек. Камушек-амулет. Камулет. Этот, как его, мечта студентов, гравстур, который хранится в музее высшей школы. А теперь здесь — временно — хранюсь и я, синий бесчувственный камушек, тоже не без способностей.

Нет, не синий. Еще часа полтора — вполне себе человекообразный по цвету камушек.

Туман внутри окончательно рассеялся, и я вдруг вспомнила всё, что предшествовало перемещению.

Мой бег по ночному городу от дома лирта Апратуса до бывшего сиротского приюта. Пустой дом. Крыша.

Март, стоящий на краю и смотрящий на город. Женская точеная фигура, руки Ильяны, оплетающие моего некроманта за плечи таким мягким, текучим, совершенно неродственным движением. Поцелуй, короткий, но тоже наполненный этой непривычной мне аурой животной недвусмысленной чувственности. И голос Марта, глухой, незнакомый, отрывистые слова, в которых не было ни злости, ни возмущения, ни прямого отказа…

Боже, боже. Какая… гадость. Он точно ненормальный, они все тут ненормальные, не зря на месте приюта когда-то стоял дурдом. Девиц из борделя я бы ему простила, в конце концов, мужская природа и бла-бла-бла, но сестра?! «Пагубная страсть, с которой нет сил бороться» — отлично звучит как слоган романтической книги, но мне становиться частью любовного треугольника не с руки. Нет времени, нет сил, нет желания. Если парень спал с собственной сестрой, пусть даже по её инициативе, — увольте, Камилле тут делать нечего. У меня своих поводов для шизы — более чем.

Легко сказать.

Снова и снова перед моими глазами мелькал этот допотопный театр теней. Его тень. Её тень. И их слияние. Я уткнулась лицом в пыльную ткань музейного стеллажа, прикусила зубами.

Тело не болит, не кровоточит, тело мертво.

А мне — больно. Очень.

* * *

Дверь была заперта, и я помянула хмыру и прочих безымянных сакралей. В окно мне не пролезть, да и падать совершенно не хочется. Но и сидеть здесь, ожидая у моря погоды — глупее не придумаешь. Несмотря на то, что денег у меня нет, ни одного магрика, я хотела бы пойти в какую-нибудь таверну и злостно напиться. А потом — по обстоятельствам. Телепортироваться в свой мир, а если не получится — эпично сдаться. Может быть, даже добиться свидания с Лиграном и рассказать ему о том, что милая маленькая лавочница с бирюзовыми волосами вовсе не стала заниматься проституцией, а пошла на этот шаг от отчаяния и безысходности. Не знаю, зачем, но во имя Агнессы я должна это сделать. И про жрицу расскажу, тоже мне, детоубийца, живущая по заветам богини, вот кого давно ждёт камера смертников в Винзоре.

Уходи красиво — как-то так. Именно это мне и остаётся — уйти красиво. Не худший вариант.

…интересно, а есть ли в Магре газеты? Может, стоит найти журналистов?

Всё, что угодно, лишь бы не думать об этом лохматом сластолюбивом извращенце, уложившем в постель собственную сестру и ещё половину здешнего мира в придачу! Его опыт и врожденный талант чувствовались даже в моём мёртвом состоянии — от таких поцелуев ноги подкашиваются…

Стоп, Камилла. Ты поразительно непоследовательна и возмутительно небрезглива. Пошла вон отсюда, а дальше по плану: напиться, попасть в тюрьму, вытребовать Лиграна, сделать шокирующие разоблачительные заявления, послать весь этот мир к хмыре.

Снова на автомате дёрнула ручку — и музейная дверь вдруг открылась, а я оказалась лицом к лицу с кем-то, чуть ниже меня ростом, заоравшим душераздирающим фальцетом:

— А-а-а-а!

— Не орите, — выдавила я, хотя если бы моё сердце билось, то, вероятно, уже покрошило бы рёбра в труху. — Всё в порядке, ну, спокойно!

Мужчина — а это явно был мужчина — заткнулся так же резко, как и завизжал, толкнул меня в плечо, заставляя отступить к зелёному лучу Стилуса, сочащемуся из трещины в потолке.