Смерть миссис Вестуэй

Но в целом Хэл любила свою работу. Ей нравились хриплые, пьяные девичники. Нравились даже грубые мужики, которые не верили ни во что, гоготали и сыпали грязными шутками по поводу того, что надо бы проверить на ощупь ее хрустальные шары. Ей казалось, что она, пусть чуть-чуть, помогает слабым. Не считая ищущих пустого развлечения девушек, она не опускалась до низости и не говорила клиентам того, что они хотели слышать; она говорила лишь то, что люди вообще-то должны были знать сами. Что правду не найти на дне бутылки. Что наркотики не дадут никаких ответов. Что оставить мужа, на совести которого побои, виднеющиеся из-за ворота блузки, вполне нормально.

Она была дешевле психотерапевтов и деликатнее экстрасенсов, которые совали свои визитки людям под дверь, уверяя, что в состоянии исцелить неизлечимые заболевания при помощи кристаллов, или предлагая побеседовать с умершими возлюбленными и детьми – за определенную плату, разумеется…

Хэл никогда ничего подобного не обещала. Когда у нее спрашивали, может ли она вызвать дух Дэвида, Фабиана или маленькой Коры, она качала головой. Она не зарабатывала деньги спиритическими сеансами, наживаясь на горе, видном невооруженным глазом.

– Карты не предсказывают будущее, – снова и снова подстраховывалась она, поскольку ситуация могла развернуться по-всякому, но помимо этого стремясь втолковать клиентам то, что им нужно знать: железобетонных ответов не существует. – Они только показывают возможные варианты, а те зависят от энергии, которую вы несете сегодня. Таро – не тюремная камера, а руководство к действию.

Правда заключалась в том, что как бы Хэл ни старалась внушить людям обратное, им нравились таро, поскольку они давали иллюзию, что человек в состоянии контролировать происходящее, в силах управлять своей жизнью и защищен от бессмысленной беспорядочности судьбы. А Хэл нравилась им, поскольку хорошо делала свое дело. Из тех образов, что живописали клиенты, она умела сплести историю, умела слышать их вопросы, их боль и надежды.

Она всегда была робкой, в присутствии незнакомых людей помалкивала, в школе, где царили грубые нравы, чувствовала себя, как рыба, которую вытащили из воды. За те годы, что Хэл держалась в тени и наблюдала за окружающими, она, не сознавая того, обучилась независимости суждений и приобрела навыки, которые в один прекрасный день стали ее профессией. Она видела, какими люди хотят выглядеть в глазах других, видела признаки, свидетельствующие о том, что они нервничают, питают надежды или пытаются убежать от правды. Она сделала открытие, что самая главная правда часто в том, чего люди не говорят, и научилась отгадывать тайны, которые человек прячет у всех на виду – в одежде, в выражении лица, когда он думает, что на него никто не смотрит.

В отличие от большинства своих клиентов Хэл не верила в то, что карты, лежащие у нее в кармане, обладают какой-то мистической силой помимо ее собственной способности обнажать то, в чем люди не признавались даже самим себе.

Но сейчас, торопливо шагая по Дворцовому пирсу, вдыхая запах жареной рыбы и картошки, который доносил морской ветер и от которого урчало в животе, Хэл вдруг стало интересно. Вот если бы она верила… если бы

верила… Что скажут карты об имении Трепассен? О женщине, которая не была ей бабушкой? О выборе, который ей предстояло сделать? Бог весть…

Глава 5

– Добренького утречка, леденчик!

– Доброе утро, Рег. – И Хэл просунула пятидесятипенсовую монету в окошко. – Чашку чая, пожалуйста.

– Еще бы. Для коктейлей-то сегодня холодновато, а? Чашечку чайку, – принялся бормотать Рег, бросая пакетик в надтреснутую белую кружку. – Чашечку… чайку для моей любимой… чикули.

Чикуля. Девушка.

Рег не был брайтонцем, он приехал из Лондона и щедро уснащал свою речь словечками из кокни, правда, Хэл не была уверена, что это действительно кокни. Язык кокни он, несомненно, знал, по крайней мере, освоил его самостоятельно, так как родился под звон колоколов Сент-Мэри-ле-Боу[1] и в детстве гонял по улицам Ист-Энда. Но было в нем какое-то актерство, и Хэл подозревала, что все это имеет отношение к курортному колориту, который так нравится приезжим. Эдакий старый добрый чудак с пирогами и чайком.

Рег, нахмурившись, смотрел на чайник.

– Чтоб ей пусто было, этой посудине, опять дурит. Контакт, наверно, отходит. Есть десять минут, Хэл?

Хэл посмотрела на часы.

– Не очень… Предполагается, что я открываюсь в двенадцать.

– Ай, не бери в голову. Никого у тебя там нет. Они все равно идут мимо меня. Мелка тоже еще нет, так что с ним у тебя проблем не будет. Зайди, присядь.

Он открыл дверь будки и кивком зазвал Хэл. Та помялась, но все-таки зашла.