Смерть моего врага

Может быть, я сам был как тот лось, и тогда, и в течение последующих лет. Ах, если бы я мог стать волком! Но я всеми силами противился этому, прячась даже в собственных страхах. Возможно, потому, что не хотел терять хоть каплю любви, а возможно, потому, что еще в детстве узнал, что может случиться в проявочной. Нужно время, чтобы научиться нести свое страдание, как носят рюкзак.

История про лосей рассказана до конца, они погибли. Но каково жилось волкам? Кто доскажет притчу о волках?

Эти и подобные мысли одолевают меня, непрерывно прилетая и улетая, а я лежу без сна на своей кровати и слушаю, как снаружи, сквозь ледяную ночь проносятся самолеты. В моей комнате холодно, внезапно я вскакиваю и подбегаю к маленькой остывшей железной печке в углу.

Я кладу руки на остывшую печь и вспоминаю, как это было, когда огонь еще согревал ее изнутри. Отец тогда часто заходил ко мне в комнату и смотрел на огонь. Отец был стар и приносил только одно ведро с дровами и торфом, потом выгребал золу и снова раздувал жар под пеплом. Он ждал, пока загорятся дрова, и только тогда снова уходил шаркающей походкой. Я позволил ему уйти, он нес на спине рюкзак, когда уходил. Мама плакала.

Я хожу по своей комнате туда-сюда, останавливаюсь и несколько раз взмахиваю руками, скрещивая их перед грудью и за спиной. Во мне поднимается приятное тепло, я возвращаюсь и снова ложусь на кровать. И жду. Так проходит время. В голове снова начинается круговерть мыслей, я вижу людей, зверей, автомобиль с фигурой на переднем сиденье рядом с шофером, я слышу разговоры, крики, и вдруг мне мерещится, что в комнату вошел отец. Я знаю, что все это лишь обман воображения, игра желаний, которым не дано осуществиться, но я добровольно поддаюсь ему, я больше не сопротивляюсь. Через несколько часов наступит день, и тогда, обещаю, я стану лучше отличать явления жизни от явлений смерти. Мой отец стар, он кажется мне старше, чем в последний раз, когда я его видел. Он разговаривает со мной, или так звучат мои собственные мысли, но я слышу его голос, и он говорит:

— Ты помнишь мои слова?

— Да, отец, — отвечаю я.

Он подходит к моему одру, и я встаю и иду ему навстречу.

— Вот до чего дошло, — говорит он. — Тебе не страшно?

— Страшно, — смущенно отвечаю я. — Но пока я этого не сознавал, я подчинялся его власти больше, чем теперь.

— Ты слышал, что повсюду о нем рассказывают? Как он хозяйничает в городах и весях?

— Я это знаю!

— Он хищный зверь. Он нападет и на тебя, как напал на нас. Ты это забыл?

Иногда я об этом забывал, когда хотел забыть и свой страх.

— Он отравил нашу жизнь страхом. Не будь его, все могло бы стать лучше, по-другому.

— Ты заблуждаешься, отец, — медленно говорю я и смотрю в пол. — Ты заблуждаешься. Лосей переселили, и они погибли. Никто не понимал, почему так случилось. Но теперь начался мор среди волков.

Он молчит и, шаркая ногами, идет к печке в углу.

— Здесь холодно, — говорит он, — у тебя нет дров? Кто тебе сказал, что среди волков начался мор?

— Я узнал своего врага, отец, — говорю я. — Я многим ему обязан. Я ужаснулся, узнав его. И горечь вражды доставила мне сладость познания.

— И что же происходит?

— Волки тоже смертны. Они подчиняются власти сильнейшего, страшась его больше, чем лоси страшатся волков.

— Я больше не могу в это верить. Почему это не случилось раньше? И не было нам милости? Не было пощады?

— Враг тоже причастен к милости, я не могу это забыть. Слишком долго это мешало мне желать его уничтожения.

— Я больше этого не постигаю, — печально говорит он. — Ты видишь старость своего отца? Неужели я должен рассказывать тебе о моих страхах?

— Я знаю их, прости меня за то, что я их знаю. Я слишком много сам страдал. И лоси, в свою очередь, отмеряют время волкам. Но теперь мой дух настроен торжественно, и скоро будет праздник на нашей улице.

— Торжественно? Праздник?

Я слышу его безнадежный смех, и он отступает в темноту комнаты.

— Ты кощунствуешь, — горько роняет он. — Я пришел не для того, чтобы слушать, как ты кощунствуешь.

— Я готовлю себя к его смерти, отец. Пройдет немного времени, и он умрет.

— К его смерти? Дай мне обнять тебя, сынок, будь благословен. Расскажи мне о его смерти, о конце всех страданий. Ты ведь тоже желаешь ему смерти? Наконец-то мы будем отомщены. Поведай же мне о его смерти!

Он остается в темноте, а я закрываю глаза, чтобы еще раз увидеть его фигуру в полный рост.

Боюсь, у меня это не получится. Это совсем не то, чего желают ненависть и месть.

Голос отца:

— Достаточно его смерти. Расскажи!

Он падет, отец, как падает все отмершее, гнилой сук, холодный и высохший, снесенный в пропасть горным ручьем. Или твердый камень, остывший и неуязвимый, не чувствующий своего крушения. Он свалится в непроглядную ночь, не оставив светящегося следа. Он не зажжет факел в памяти, прежде чем уйти глубоко в почву той пустыни, где не живет ни человек, ни зверь. Вот какой будет его смерть, убогой и бесплодной, словно груда щебня, где он лежит осколком погасших планет, и никто не узнает его, и больше не о чем рассказывать.

XVI