Смерть на брудершафт (фильма 9-10)

Эх, кабы раньше знать, что непрочно всё, что скоро рухнет. Был бы сейчас орлом-соколом, никого бы не страшился, собственной тени не пугался. Но прошлым летом всё иначе гляделось. Попер Брусилов австрияков, и захрустели германские союзники, задрожали. Какая революция? Какая республика? Кто российскую махину своротит? Триста лет цари Романовы правят и еще столько же простоят. Даже Старик стал всё про будущие поколения говорить.

И подкатился бес, ловкий человек, с соблазнительным разговором. Вел беседу издали, уважительно. Мол, давно вас отмечаем и отличаем как единственного патриота и радетеля отечества среди пораженческой сволочи. И как после Циммервальда вы один со всем кодлом спорить пытались — это нами тоже отмечено. Так что ж мы, русские люди, по разные стороны баррикады стоим? И еще всяко.

Нет, если б не Брусилов-генерал, нипочем бы на сатанинские речи не клюнул. Главное, деньги-то невеликие. За девять месяцев в банке, на секретном счете, пять с половиной тысяч франков накопилось. Не пустяк, конечно, но и не золотые горы.

В прошлом году хоть мало дергали. Раз в две недели встретишься, перескажешь как и что — и гуляй. Но в январе месяце примчалась новая метла, Люпус этот. Всю душу вынул. Чуть не каждый день ему докладывай, жизнью рискуй. А платить, считай, вовсе перестали. Только запугивают.

Хотя за это дельце Люпус обещал наличными тысячу отвалить, сразу.

Пять с половиной тысяч и тысяча — это шесть с половиной. Если не шиковать, скромненько обитать, года три просуществовать можно. Не у швейцаров, конечно, тут всё втридорога. А вот, к примеру, в Аргентине. Очень хорошо про эту страну в газетах пишут. Сытная, спокойная, и главное — далеко.

Вот и парк. Слава богу, нет никого. Только тетка с коляской, но на другой скамейке.

Сел, вынул блокнот, написал карандашом, что следовало.

Оглянулся — никого.

Спрятал свернутый в трубочку листок в щелку — куда обычно, и лишь тогда дух перевел.

Не надули бы только с тыщей.

Скучно с дилетантами

Нет, правда, ну что это? Задачка, с которой справился бы даже агент-новичок. Почему двенадцатидюймовое орудие «майор фон Теофельс» должно тратить снаряды на пальбу по воробьям?

Зепп брезгливо наморщил нос, глядя из подворотни, как жалкий придурок бестолково оглядывается, торопится подальше уйти от «секрета».

И был двенадцатидюймовый майор немедленно наказан за самонадеянность, за неполностью мобилизованный ресурс бдительности. Азбучная истина слежения: ведя «объект», помни, что тебя самого в это время могут пасти. А он расслабился. По дороге из пивной даже ни разу не оглянулся.

— Почему вы следите за Железновым? — раздался за спиной у Зеппа женский голос.

Не оборачиваясь, будто и не был застигнут врасплох, Теофельс ответил:

— Больно быстро засобирался. Чемодан покупать. Ну-ка, поглядим, что за цедулки он столь романтически оставляет…

Черт, от неожиданности выбился из роли. Уральско-финляндский пролетарий так кудряво бы не выразился. Вот и Волжанка, догнав, сбоку смотрит как-то удивленно. Надо поскорей перевести ее озадаченность в иное русло.

Сели на скамейку, рядышком, словно идиллическая семейная пара. Зепп закурил папироску.

— Какая романтика, какая цедулка? — спросила Волжанка. — Я ничего не видела. Почему мы тут сидим?

— Мало ли. Может, наблюдает кто. Э, вертеться не нужно. Положите лучше голову мне на плечо. И блаженно зажмурьтесь. А я тихонько пошарю между деревяшками. Неужели вы не видели, как он бумажку прятал?

Голову ему на плечо она пристроила и лицом что-то такое изобразила. Будто судорогой от кислятины перекосило.

— Ага. Есть. Теперь обнимите меня. Ну давайте же, мне нужно прикрытие.

— Конечно, товарищ Кожухов. Сейчас.

Она обняла его, прижалась — на сей раз довольно убедительно изобразив страсть, даже шляпка набок съехала. От волос революционерки пахло дешевым, чуть ли не хозяйственным мылом.

Одной рукой Зепп развернул листок и, держа ладонь ковшом, прочитал вслух:

— «Послезавтра в полночь. Главный вокзал. Старика отдельно. Подробности дома. Не забудьте деньги». Вот вам и Железнов…

Волжанка тонко и пронзительно вскрикнула, отшатнулась. Кровь отлила от щек и сразу же, от стыда, прихлынула обратно, отчего лицо покрылось пунцовыми пятнами.

— Простите. Я слишком эмоциональна. Проклятое женское.

— Тут закричишь, — пожал он плечами. — Как можно спокойно относиться к предательству?

— Железнов предатель? В голове не укладывается. Он горько усмехнулся:

— Сколько раз в своей жизни я это слышал. Волжанка встрепенулась:

— Надо показать Грачу записку! Скорей идемте!

— Нет уж. Будем ковать железо, пока горячо. — Зепп почесал подбородок. — «Подробности дома»… А где у Железнова дом? Знаете?

— Конечно. Мы здесь живем почти что коммуной, часто друг к другу ходим. Но зачем?

— Обычное дело. Ведите, по дороге объясню.

ОБЫЧНОЕ ДЕЛО

Войти в дом удалось не сразу. По переулочку, ответвлявшемуся от торговой Нидердорфштрассе, все время шли люди. Минут пятнадцать или даже двадцать торчали за углом, изображая оживленную семейную беседу. Актриса из Волжанки была неважнецкая.

Наконец переулок опустел.

— За мной!