Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая)

Первыми к Страннику кинулись просители. Кто-то совал бумажки с ходатайством, кто-то пытался объяснить словами, иные просто тянули руку за подаянием.

Каждому, кто просил милостыню, Григорий сунул денег – кому монету, а кому и бумажку. Доставал из кармана, не глядя, и приговаривал: «Добрые люди мне, а я вам». Тем, кто совал записки, важно сказал: «Секлетарю мому давайте, не мне». Просителей устных обглядел своим шустрым взглядом:

– Вот ты, ты и ты, глазастая, зайдите после. Послушаю. Скажите – Странник-де дозволил. А прочие – кыш, пустое.

Прошел дальше.

Из толпы крикнули:

– Исцелять нынче будешь или как?

Чудотворец остановился около калек, пытливо посмотрел.

– Верни батюшке глазыньки, святой человек, – выскочила вперед девочка, потянула за собой слепого.

– Сколько раз говорено: не я целю, Господь. Молитесь, и дастся вам. Ищите и обрящете.

Безногий сдернул картуз, подкатился.

– А ты благослови. Авось получится.

Наклонился к нему Странник, вздохнул:

– Чудак ты. Ноги у тебя все одно взад не вырастут. Кабы они у тебя сухие были – друго дело. И глаза тож. Коли их нету, как их целить-то?

Подошедший, чтоб лучше слышать, Зепп громко сказал, обернувшись к мимолетным знакомым:

– Да он матерьялист, господа.

Те радостно засмеялись.

Странник обернулся. Узнал, насупился.

– Пустите, православные. Пойду я.

– Хоть малахольного пожалей. Скажи над ним молитовку, – попросила сердобольная тетка (агент петроградской резидентуры Ингеборг Танненбойм).

И не дала ему уйти – схватила за край шубы.

– У него ножки-глазыньки есть. Может, отпустит горемыку хвороба?

Делать нечего. Опасливо косясь на Зеппа, Странник наскоро перекрестил убогого.

– Помогай те Господь. Был убогой, стань у Бога. Был кривой, стань прямой. Был хилой, стань с силой. Аминь.

По толпе прокатился общий вздох. Кто-то ахнул.

Жертву войны перестало трясти. Инвалид покачнулся, расправил плечи. Его слюнявый рот закрылся, глаза заморгали и приобрели осмысленное выражение. Словно просыпаясь, он провел рукой по лицу и неловко перекрестился.

Болван, скрипнул зубами Зепп. Не слева направо – справа налево!

Но людям так показалось еще убедительней.

– Оссподи, в ум возвернулся! – первым завопил давешний старичок. – Рука Христово знамение вспоминает! Вот так, милой, вот так!

Он бойко подскочил к долговязому страдальцу, взял за кисть и показал, как надо креститься:

– В чело, в пуп, в десное плеченцо, после в шуйное.

– Жуйное, – тупо повторил исцеленный и на сей раз произвел священную манипуляцию без ошибки.

– Господа, подействовало! Невероятно! – воскликнул кто-то. – Позвольте, господа, пропустите! Я из газеты «Копейка»!

– А мне штой-то сумнительно, – прогудел кто-то еще, но скептический глас остался в одиночестве. Всем хотелось быть свидетелями чуда.

Излечившийся хлопал глазами, озираясь.

– Где я есть? Я слишал! Я говориль!

Его пожалели:

– Плохо говорит, болезный. Ан всё лучше, чем телком мычать.

– Как тебя звать, милай? – спросил Странник.

Долговязый повалился на колени, ткнулся лбом в асфальт:

– Тымоша. Спасибо большой, святой отец. Ты спасаль мой плохой сдоровье.

А тут и магний полыхнул – это расстарался репортер. Странник приосанился, простер над склоненным Тимошей длань:

– Ну-тко, ишо раз. Передом повернуся.

Воздел очи горе, левую руку возложил себе на грудь. Вспышка мигнула еще раз.

Присутствие прессы (ее представлял Einflussagent[12] третьего разряда Шибалов) подействовало на публику магически. Давно установлено: для людей всякое событие становится вдесятеро значительней, если освещается прессой.

Зепп протолкался вперед, лицо его было искажено сильными чувствами. Сорвал кепи, швырнул оземь.

– Виноват я перед вами, отче! Сильно виноват! Обидел вчера, простите!

И тоже бухнулся на колени.

– Эка барина пробрало, – сказали сзади.

– Простите, святой чудотворец, – всхлипнул Зепп. – Слеп я был. Ныне прозрел.

Странник смотрел на него не без опаски, но понемногу оттаивал. Сцена ему была по сердцу.

– Ты кто будешь? Князь, мильонщик?

– Золотопромышленник я, Базаров.

– Вона, – сказал Григорий остальным. – Слыхали? Золотопромышленник! Ну подымись ко мне, мил человек. Расскажи, как на душе свербит. Послушаю. Вижу я тя наскрозь. На брюхе шелк, а в душе-то щелк. Так что ли?

– Истинно так, прозорливец.

Майор поймал руку кудесника, чмокнул.

И завязался узелок…

Поговорили. Излил «золотопромышленник» святому человеку свою мятущуюся душу. По ходу дела манеру говорить пришлось смодифицировать. Одно дело на публике, другое с глазу на глаз. Вблизи, да наедине, Странник показался Зеппу куда как не глуп. Грубой лестью можно было все дело испортить. Поэтому говорил без воплей, без «святых чудотворцев» с «прозорливцами», а искренним тоном, доверительно.