Смерть на выбор

Максим считал, что в таком случае ему, так же как и другим дармовым уборщикам, должны приплачивать из городской казны. Он раза два даже начинал соответствующую кампанию в прессе. Но, странное дело, эффект — нулевой. И прямой, и обратный.

Все уже давно привыкли, что прямое воздействие газетно-журнальных разоблачений отсутствует, как таковое. Его даже нельзя назвать простым сотрясением воздуха. Все же воздушная волна может иногда сдвигать хоть какие-то предметы. Ушаты, наполненные не водой, а статейками, статейками с фактами и аргументами, с фотографиями и документами, стекают с обвиняемых как с гуся вода. На них не обращают внимания. К ним относятся, скорее, благосклонно. А почему бы и нет? Российская политика, экономика, культура, наука живут по принципу: «Дурной рекламы — не бывает». Видимо, взяточник рассматривает любую публикацию лишь как рекламное объявление. Чтобы народ к нему потянулся.

Обратного действия, точнее, противодействия тоже не было: ни в позапрошлом, ни в прошлом году никто не звонил, не ругался, не просил унять не в меру ретивых писак. Следовательно, этот «никто» компенсировал неблагоприятные отклики в прессе иначе. Скорее всего наличными.

Кто конкретно с выгодой использует странные обычаи петербургских дворников, Максим не знал. Но если снег не убирают и никого за это не увольняют, значит… это кому-нибудь нужно!

Он свернул с Литейного на Фонтанку, здесь сугробы не лучше и не хуже, чем везде. И вдруг забеспокоился. Неизвестно отчего. Без видимых причин. Не будучи чрезмерно нервным человеком. Забеспокоился. Невольно стал коситься в зеркальце заднего вида. Чаще, чем следует. Заметил вроде бы преследователя. Не явного, не навязчивого, не очевидного.

Он резко, не показывая поворота, свернул на Симеоновскую, бывшую Белинского. Последователь не отставал. Держался метрах в пятнадцати. Не заметный, примитивный «жигуленок», серенький, в меру раздолбанный, в меру заляпанный городской грязью зимне-весеннего сезона. А вот водитель был не совсем обыкновенный — он не только успел перестроиться и повернуть, но и левым машинным глазом мигнул. По правилам. Максим тоже не новичок за рулем и давно уже пользуется ложкой, а не лаптем при поедании щей. Он немедленно нырнул на Моховую. Хвост тянулся следом. Максим возмутился.

Возмутился и очень удивился. Очень — это мягко сказано. Кому интересно ездить за пусть великим, но просто работником отечественной прессы. Который в данный конкретный момент вовсе не собирается впутаться в громкий предвыборный или криминальный скандал. Который в данный конкретный момент не возит с собой папочку, забитую компроматом на кого-либо из преступных авторитетов, не собирается бескомпромиссно атаковать претендента на президентский или мэрский трон. Да если бы и собирался. Одно дело — весело или веско рассказывать повизгивающим от восхищения девицам или хлопающим глазами неофитам, как опасна и трудна служба газетного волка. Как звонят с угрозами. Как стреляют из-за угла наймиты криминального капитала. Как подсыпают в кофе мышьяк, а в бензин сахар — это если машина не заводится.

Другое дело — реальная, суровая жизнь. Цель жизни, как известно всякому, не темница и не безвременная могила. Как правило, те или иные документы попадают к репортерам «не просто» так, а от кого-то. Соответственно, и угрозы, пули, отрава достаются этому «кому-то». Если, разумеется, журналист не слишком глупый. А если слишком… То Бог ему судья.

Себя Максим глупцом не считал, следовательно, возмутился и удивился. Доехал до Чайковской, пока не переименованной в историческую Сергиевскую. Потом, нарушив все возможные правила дорожного движения, вернулся на Фонтанку. Получился круг почета, с эскортом.

Так они и ехали — вдвоем. По набережной, через Старо-Калинкин мост — вдвоем. Вокруг площади — тоже парой. Настырная попалась Тамара.

Максим покружил по площади — раздумывал, стоит ли избавляться от напарника, и если стоит, то как.

Если это случайный хвост, прицепившийся волею случая возле Большого дома. Ну перепутал кто-то кого-то, ну принял Максима за нужного человечка. Тогда можно не прятаться. С ошибкой рано или поздно разберутся. Несолидные люди от Дома по Литейному слежку не начинают.

Если это следят персонально за ним, репортером «Невского голоса», то возможны два варианта — опять же солидные или несолидные клиенты. Солидные адрес сами знают. Светись не светись. Несолидные — не знают. Тогда следует продолжить эти кошки-мышки.

Хотя человек с мало-мальски развитым воображением без труда выяснит адрес Максима при помощи справочника или в редакции.

Посему Максим решил не мельтешить, не размениваться на мелочи. Смело свернул в Лоцманский переулок. Припарковался на привычном месте, долго возился с капканом и прочей противоугонной сигнализацией — и отправился домой. Не спеша. Спокойно. Без суеты. Не озираясь.