Смерть навылет

Всю свою жизнь Елена ощущала себя серой незаметной мышкой, похожей на скучный серый гранит. Родители Лены погибли в геологической экспедиции, воспитывала ее грубоватая, но добрая тетка, приехавшая из деревни. Правда, воспитание сводилось лишь к покупке бесформенной одежды и невкусных продуктов. Манка — на завтрак, овсянка — на обед, перловка — на ужин. Уроки, приготовление сносного обеда, маленькие девчачьи развлечения — все это было на совести Елены. Тетка на такие мелочи не обращала внимания. У нее огород — летом, и помидоры на подоконнике зимой. Все остальное, вне жизни. Надо сказать, со своими обязанностями — покормить и развлечь себя Лена справлялась довольно блестяще. Уроки делались вовремя и хорошо, обеды — от раза к разу к разу становились вкуснее, а вместо развлечений Лена придумывала яркие и забавные истории. Точнее одну историю. О некрасивой серенькой Золушке, которая однажды находит свое женское счастье и становится пусть и не прекрасной, но все же принцессой.

Когда девушке исполнилось семнадцать, тетка собрала вещи и уехала в деревню. Судьба племянницы ее больше не интересовала, долг по отношению к умершей сестре она с лихвой выполнила и теперь с чистой совестью могла выращивать помидоры и кабачки на отведенных двенадцати сотках. Так сказать, без отрыва от производства.

Лена осталась одна в запущенной однокомнатной квартире. Устроилась на работу — уборщицей. Больше никуда не брали. Об институте даже и не думала: какой институт, себя бы прокормить, а на стипендию вряд ли проживешь, даже повышенную.

Работы своей стеснялась, но, скрипя сердце мыла полы в магазинах, библиотеках, кинотеатрах, залах игровых автоматов. Драила стенки, плинтуса, протирала стекла, пылесосила и… мечтала о чуде. Вот однажды распахнется дверь, и войдет он. Ее личный принц, дарованный судьбой за честный труд и тяжелое детство. Увидит ее и уведет с собой в новый, дивный мир, где пахнет розами, а не грязной водой и дешевым порошком. Лена ненавидела этот запах. Ненавидела, когда по кончикам пальцев скатывались желтоватые мыльные хлопья и затем с тяжелым плюхом падали в ведро. Она чувствовала их вонючую слизь даже сквозь перчатки. И все равно проходил день, другой, она снова, раскорячившись, орудовала половой тряпкой, украдкой поглядывая на дверь. Предчувствую тебя! Пускай года проходят мимо! Предчувствую тебя.

Предчувствия не обманули, как, впрочем. И поэзия Блока. Сокровенной мечте было суждено стать явью. Однажды дверь распахнулась. И вошел он. Принц. Мужчина ее мечты. Молодой. Красивый. Безнадежно пьяный. Посмотрел на чистый кафельный пол и… и все испортил.

— Я его тогда чуть не убила, — сквозь слезы улыбнулась Крапивина. — Только все вымыла, и на тебе — начинай сначала. И так от порошка горло саднит, а тут еще блевотину за ним смывай. Но странно: убирала за ним, а брезгливости никакой. Словно розами мне пол выстлал. Так бы и пошла за ним. Потом тащила Кольку на себе через весь город, а он пьяные песни во все горло горланил. Я таких песен и не знала: слова непонятные, вроде и не в рифму, но заживо берут. Я тогда так и поняла: без него меня больше нет. Вот сейчас его нет, а я живу. Обещала, и обманула. Плохо это, Стефания Андреевна, обещания не выполнять. Плохо?

Чего уж тут хорошего?! Я отвернулась от требовательных шальных глаз, столько в них было боли и обиды. Ну, какие девки дуры все-таки, а?!

— Зато, когда утром проспался, совсем другая жизнь началась, счастливая. Любовь у нас началась. Вот так сразу, с первой встречи. Мы просто оба ее очень-очень ждали. Еще, когда маленькие были. Мне кажется. Что бог нас специально разделил, чтобы в разлуке мы поняли, что жить друг без друга невозможно. Ни мне, ни ему. Я просыпалась и плакала от счастья, засыпала и плакала.

— Отчего ж не смеялась?

— Чтоб счастье не сглазить, — покраснела она. — Я ведь суеверная очень.

В счастливой жизни Лене пришлось устроиться еще на два места работы. Коле постоянно требовались самые лучшие фрукты, овощи и комплекс минералов и витаминов. В стареньком холодильнике появились две полочки — ее и Николая. На ее полочке — пакет кефира, пара жалких сморщенных морковок и застывшая овсяная каша, которую даже в разогретом виде не проглотить. Зато фигуру помогает сохранить. Какой никакой, а плюс. На его полочке — деликатесы, из которых Лена, сглатывая слюну, готовила завтраки, обеды и ужины для обожаемого мужа. Иногда Епишин брал заработанные не им деньги и куда-то исчезал. Лена плакала и не находила себе места от беспокойства и черной ревности. Ведь отныне Николай принадлежал ей и только ей. В сказке про Золушку ни о каких соперницах не говорилось, а тут… С чего бы вдруг такое расхождение с основным сюжетом?! Один раз она даже рискнула позвонить Николаю домой, но визгливый женский голос ответил ей, что Николая нет и, он, видимо, не скоро появится. Больницы, морги — куда она только не звонила, предчувствуя страшное. И только заслышав в замке поворот ключа, вздыхала от облегчения. Мой. Живой. Здоровый. Остальное неважно. Главное — что он мой, и только мой.