Смерть Несущая

Демон, которого так часто приходилось успокаивать за последние дни, неожиданно 'вышел' на первый план. Внутри все чесалось и зудело от дикого желания встать, схватить эту дамочку за её шикарный хвост и с размаху припечатать хорошеньким личиком об стол. Пальцам с трудом удавалось удерживать вмиг ставшее непослушным новое перо. Казалось, каждая мышца налилась свинцом, а тело приготовилось в любой момент прыгнуть. В ушах отчетливо слышалось сердцебиение Ил'лариэль, её ровное дыхание оглушало внезапно ставшие чувствительными уши, отдаваясь в голове беспрерывным пыхтением. Легкий цветочный аромат тела неожиданно превратился в тяжелый и приторный. Звонкий эльфийский голосок стал похожим на повизгивание молодого поросёнка.

Разумом я четко понимала, что всё, что сейчас со мной происходит — иррационально! Неправильная реакция на простой поступок, который, в общем-то, не нёс в себе агрессии, но все эти мои размышления были как бы со стороны. Сделав аккуратный вздох, кое-как стараясь удержать остатки разума и не поддаться искушению, дрожащими руками я ухватила склянку с чернилами. Обливаясь потом, с трудом удалось отвинтить крышечку. И вот, когда профессор Ил'лариэль завершала очередной круг, проходя как раз за моей спиной, я поняла, что сдерживаться и дальше просто не могу. Лёгкое, неуловимое движение пальцев, и баночка чернил летит аккурат в проходящую мимо эльфийку.

Что тут началось?! Сказать, что я едва не оглохла от обрушившихся на мою голову ругательств, это не сказать ничего. Сперва она визжала, потом перешла на странное басовитое сипение, бесполезно водя тонкими пальчиками по поверхности туники, размазывая чернила ещё больше.

— Дрянь, — буквально прорычала она.

А я с облегчением выдохнула и широко улыбнулась, совершенно не обращая внимания на взбешенную преподавательницу. Должно быть, сегодня мне предстоит прослыть умственно отсталой, буйно помешанной человеческой магиней потенциально высшего порядка. Но все это не имело никакого значения в тот момент. Впервые я совладала со своим зверем. И неважно, что произошло это совсем не так, как хотелось бы. Проба пера, так сказать.

От переполнявшего меня облегчения и радости, я невольно хихикнула и посмотрела на измазанную преподавательницу, что без остановки бормотала себе под нос проклятья на эльфийском языке и столь же безуспешно пыталась оттереть чернила, что черной кляксой растеклись на её животе.

— Урок окончен! — неожиданно громко прорычала эльфийка. — А ты…, - выразительно ткнула черным пальцем мне в грудь, — я этого так просто не оставлю!

Она исчезла из аудитории с такой скоростью, что можно было подумать, её и вовсе не было. Вероятнее всего, что она отправилась прямиком к Тарию, и в ближайшее время меня ожидают крупные неприятности. Но, как это ни странно, ни на урок по теории Магии, ни на Историю с Математикой, за мной никто не явился. Естествознание проходило спокойно, монотонная речь нового преподавателя незаметно погружала в полудрему. Но больше всего радовал тот факт, что последние три учителя, совершенно не обращали внимания на тех, кто присутствовал на их занятиях. Каждый из них читал свою лекцию, увлеченно решал у доски задачки, что-то нашептывая ей же и, в общем-то, ни на кого не отвлекаясь, отрабатывал положенное время.

Мне даже подумалось, что это было в порядке вещей, и если бы не моя собственная глупость в самом начале, то и день прошел бы спокойно и ровно так, как последние четыре часа. Перерывов между лекциями не было. Покидать аудиторию можно было лишь по естественным нуждам, но поскольку метаболизм у людей и 'не людей' все же был отличным, то и сидели мы уже часов семь к ряду безвылазно. Всё бы ничего, но мне: во-первых, хотелось есть; во-вторых, я переживала за Кима; в-третьих, у меня затек… одним словом, все затекло!

* * *

Солнце неспешно ползло по небосклону, с каждой минутой всё напористее заглядывая в распахнутое окно. Тарий невольно поморщился, откидываясь на спинку кресла, за которым привык работать. Иногда ему казалось, что он уже вполне привык к югу: к палящему солнцу; невероятным запахам, что смешивались в разогретом за день воздухе и буквально оглушали его своим многообразием и насыщенностью; даже к звукам, что издавали тысячи насекомых, без устали опыляющих вновь распустившиеся цветы, к бесконечной веренице людей и не людей, чьи сердца набатом отзывались в его голове. Южные земли, столь щедрые и плодоносные, манили к себе многих. Но только не таких, как он. Поначалу он уставал от всей этой суеты, слишком ярких красок и такого обилия света. Но привыкнуть, как известно, можно ко всему. Вот и он в свое время привык, и лишь иногда, в моменты, когда позволял себе непростительно отвлечься, задумавшись над собственными мыслями, мог забыть о нещадно палящем солнце, что ранило невероятно чувствительные к прямым лучам глаза.